В постановлении от 30 мая подчеркивалось, что после заключения мира одной из первоочередных задач советского правительства является помощь русским военнопленным, находящимся в Германии, Австро-Венгрии, Турции, а также иностранным военнопленным, находящимся в России.
В результате Первой мировой войны на территории России оказалось свыше 3,5 млн военнопленных иностранных государств. Они рассматривались советским руководством как "братья по классу" и потенциальные проводники идей социализма в своих странах, которым вскоре предстояло встать "под знамена мировой революции". В октябре 1918 г. Ленин напишет Троцкому и Свердлову: "Международная революция приблизилась за неделю на такое расстояние, что с ней надо считаться как с событием дней ближайших".
В этот период, да и впоследствии, советское руководство было склонно к сильному преувеличению той роли, которую могли бы сыграть пленные военнослужащие противника, оказавшиеся на территории России, в борьбе за свержение капиталистического строя в своих странах. Впрочем, некоторые основания для таких представлений имелись. Ведь большая часть "пушечного мяса" всегда состояла из представителей малоимущих слоев населения, которые вполне могли иметь причины для недовольства своим положением на родине.
В апреле 1918 г. в Москве по обоюдному стремлению иностранных военнопленных и Советского правительства был созван Всероссийский съезд военнопленных. Его основным решением являлось развертывание борьбы за свержение капиталистического строя и установление диктатуры пролетариата в своих странах.
Отношение советской власти к оказавшимся в плену Германии и ее союзников в результате Первой мировой войны соотечественникам, которых насчитывалось около 2,5 миллионов, также было вполне лояльным. Ведь основная масса российских военнопленных, проникнутая желанием скорейшего возвращения на родину, выражала недовольство царским правительством, ввергнувшим их в войну. Эти настроения подпитывали тяжелые условия существования на чужбине, а также высокая заболеваемость и смертность среди обитателей лагерных бараков. Когда к российским военнопленным пришло известие о победе Октябрьской революции, они восприняли ее как весть об освобождении, а большевики, совершившие революцию, рассматривались как освободители. Советская власть надеялась в скором времени привлечь их на свою сторону, а потому ее первые декреты были направлены на защиту интересов российских военнопленных. Возвратившимся на родину и семьям еще находившихся в плену военнослужащих гарантировалась материальная поддержка.
А вот захваченным в плен в ходе Гражданской войны белогвардейцам не приходилось рассчитывать на снисхождение. Так, 22 апреля 1920 г. в особые отделы фонтов и армий ушла телеграмма из ВЧК о строжайшей фильтрации пленных и перебежчиков и направлении неблагонадежных в концлагеря, лояльных - в трудовые армии, остальных - в места заключения военнопленных.
Не менее сурово советское руководство отнеслось и к оказавшимся в плену у Белой армии красноармейцам. В постановлении Совета рабочей и крестьянской обороны от 1 августа 1919 г., подписанном В.И. Лениным и Э.М. Склянским семьи красноармейцев, перешедших в лагерь белых, лишались всех видов государственного пособия, льгот, земельного надела и лишались таким образом средств к существованию. И тогда, и впоследствии советская власть крайне негативно относилась к военнослужащим Красной армии, оказавшимся в неприятельском плену.
В 1921 г. Международный комитет Красного Креста объявил о том, что РСФСР получает право на покровительство Женевских конвенций. В 1925 г. действие Женевской конвенции 1864 г. и его дополненного и усовершенствованного в 1906 г. варианта было распространено на всю территорию СССР.
Совсем по-иному воспринимались советским руководством Гаагские конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1899 и 1907 гг., в которых в числе прочих были заложены нормы обращения с военнопленными. Свое отношение к ним И.В. Сталин выразил на XIV съезде ВКП (б), состоявшемся в декабре 1925 г., охарактеризовав конференцию 1899 г. как "образец беспримерного лицемерия буржуазной дипломатии".
16 февраля 1925 г. правительство Швейцарии ознакомило руководство СССР с теми изменениями, которые предполагалось внести в текст Женевской конвенции 1864 г. с учетом опыта Первой мировой войны и Гаагских конвенций.
В новом документе предполагалось более четко осветить порядок обращения с больными и ранеными, а также всех военнослужащих и приравненных к ним, оказавшихся во власти неприятеля. Вопрос о присоединении к новому документу вызвал широкую дискуссию в высших военно-политических кругах. Она проходила на фоне формирования в Советском Союзе военной доктрины, исходившей из абсолютного приоритета наступательной стратегии над оборонительной. Новая доктрина, давно пропагандируемая М.Н. Тухачевским, предполагала ведение вооруженных действий на территории противника с небольшими потерями и незначительным количеством военнопленных с советской стороны. В этой ситуации, скорее всего, возникал вопрос о том, стоит ли связывать себя обязательствами с классовым врагом? Стоит ли в глазах собственного народа и международной общественности делать шаги навстречу "международному капитализму", тем самым давая основания полагать, что в непримиримой борьбе с ним возможны хоть какие-то компромиссы? К тому же имелись опасения, что слишком мягкие условия Международных конвенций могут отрицательно сказаться на боевых качествах воинов Красной армии.
Читать дальше
