Михаил Роттер: Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть III: Мудрость

– Наоборот, точно не дотерплю.

– А о чем ты будешь думать?

– О том, чтобы не упасть на бегу и не попасть под машину.

И тут до меня дошло, насколько хорошо знаком мне этот принцип. Ведь он является основой моего мастерства. Воин, думающий о результате поединка, становится покойником еще до его начала. Воин ни о чем не думает, он нападает, защищается, выжидает момент. Он просто пребывает в этом. И если он все делает правильно, то результат приходит сам собой. И воин не радуется своей победе, какая радость может быть в его победе? Получается, что он не привязан к результату ни до его получения, ни после.

Когда я изложил свои соображения Дэвиду, тот утвердительно кивнул:

– Да, все так и есть. Если бы ты вел себя иначе, тебя уже много раз бы убили. Я помню, как ты рассказывал, что этот самый местный бандит Кань однажды упоминал странное слово «свидетельствование» и обещал позднее объяснить тебе, что это такое. И что, он рассказал тебе, в чем суть свидетельствования?

Тут до меня дошло, что с тех пор как я познакомился с Дэвидом, на встречи с Канем у меня просто не оставалось времени. Хотя ложь это. Время я бы нашел. Просто мне с ним уже было неинтересно.

Верно оценив мою паузу, Дэвид заулыбался:

– Ну и хорошо, что не сказал, будет нам о чем поговорить, сейчас, пожалуй, самое время.

Представь себе реакцию обычного человека в момент конфликта на улице. Он будет видеть перед собой людей, которые на него кричат, оскорбляют, размахивают руками. Его будут пугать их угрозы, их жестокие лица и тому подобные вещи, не имеющие отношения к происходящему. А что будет видеть воин?

– Не знаю, что будет видеть воин, – пожал я плечами, – я могу сказать, что буду видеть я. Мне наплевать на их жестокие лица, на их брань и на их оскорбления. Собака лает, ветер носит. Тем более зачем мне слушать тех, кого я, может быть, сейчас убью. Какие тут могут быть эмоции. Я буду смотреть, сколько их, как они настроены, как расположены, есть ли у них оружие. Я вычислю главного и прикину, на что он готов и на что способен. Я осмотрю улицу, что где расположено и есть ли свидетели. Я увижу и почувствую все, что возможно, вплоть до того, что находится у меня за спиной и какая поверхность у меня под ногами.

– Ну вот! – воскликнул Дэвид. – Ты блестяще описал процесс свидетельствования: ты все видишь, слышишь и чувствуешь (свидетельствуешь), при этом ни во что ни умственно, ни эмоционально не вовлекаясь. Одновременно ты утрачиваешь чувство деятеля, потому что ты никак не привязан к результату. Ты даже не знаешь, что собираешься сделать с этими людьми, ведь это зависит от многих причин, начиная с того, как они себя поведут, и кончая тем, есть ли на улице свидетели. Так что я тебя поздравляю: тебя прекрасно учили и ты все уже знаешь.

То, что меня прекрасно учили, мне без Дэвида было известно. А вот то, что я знал, что такое «свидетельствование», было для меня новостью.

По старой привычке я вставал рано, независимо от того, когда лег. К этому меня приучил Ван, начинавший дрессировать меня с самого утра. В первые годы он будил меня и выгонял на речку купаться, а потом я привык и в любое время года сам бежал к воде ни свет ни заря. Дэвид же ложился часа в два и никогда раньше десяти-одиннадцати утра не выходил из своей комнаты.

Но в этот день я проснулся от того, что услышал, как он, подравнивая свою бородищу, читает стихи. Голос у него был звучный и читал он с душой. Я прислушался: стихи были прекрасные.

За завтраком я спросил, что это было.

– Это Джон Мэйсфилд, «Песня странника», – ответил Дэвид. – Я вообще Мэйсфилда люблю, а это стихотворение особенно. Я ведь и сам странник, если ты заметил. Когда этот стих начинает звучать у меня голове, я точно знаю, что мне пора в путь. Но тут у меня есть незаконченное дельце, а я человек очень въедливый и все свои дела довожу до конца.

– И что за дельце? – поинтересовался я, втайне надеясь, что дело у Дэвида достаточно долгое, потому что хотел, чтобы он задержался подольше, уж очень мне нравилось с ним разговаривать.

– А, дело – пустяковое. – Он небрежно махнул рукой.