dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

И я поняла, что начала все глубже и глубже проникаться страхом смерти. Вот почему я стала беспокоиться из-за своих симптомов. Я не замечала, что оборотная сторона воли к жизни, ее неизбежная теневая сторона — это страх перед потерей жизни, страх смерти. Цепляясь за жизнь, ты боишься ее утратить.

И вот теперь я стараюсь чуть меньше держаться за все то, что у меня есть. Крепко цепляясь за жизнь, я начинаю мыслить в категориях «либо-либо»: либо я хочу жить — либо я умру. Если я ослаблю хватку, то смогу мыслить в категориях «и то — и то»: я хочу жить и одновременно готова уйти, когда придет время.

Это новое чувство, и я к нему еще как следует не привыкла. Меня все еще охватывает беспокойство, если я устаю или у меня начинают болеть глаза. Но я чувствую, что в большей степени готова все принять, готова смириться с тем, что меня ждет. Теперь мне стало легче просто фиксировать симптомы, чтобы потом в удобное время показаться врачу, — до этого у меня было что-то вроде зависимости от симптомов, и я очень беспокоилась из-за них до того, как пойти к врачу.

Приходится балансировать на лезвии бритвы: стараться, прилагать усилия, концентрироваться, быть собранной и в то же время быть готовой все принять, хранить спокойствие, просто быть. Взад и вперед, взад и вперед. Я знаю, что баланс нарушается — а так бывает чаще всего, — если прилагаю слишком много усилий или впадаю в апатию. И свое беспокойство я рассматриваю как знак того, что баланс нарушен, что я слишком крепко цепляюсь за жизнь. Баланс между волей к жизни и принятием всего, что должно случиться. Хитрое искусство. Но так я чувствую себя намного лучше. Все предельно просто: чувство беспокойства — дрянное чувство.

Это означало также, что «план действий по исцелению» стал у Трейи чуть менее строгим. Она продолжала работать над собой (и демонстрировала внутреннюю дисциплинированность, которая изумляла окружающих), но все-таки, повинуясь сознательному выбору, стала относиться ко всему чуть более спокойно, чуть менее напряженно.

Ужин с Натаниэлем Брэнденом [23] Натаниэль Брэнден (англ. Nathaniel Branden, родился в 1930 г.) — американский психотерапевт и писатель, наиболее известен своими работами в области психологии самоуважения. — Прим. отв. ред. и его женой Девере. Натаниэль — старый друг Кена; мне очень нравятся и он, и его жена. Он спросил меня, занималась ли я визуализацией, я ответила: да, когда проходила процедуры облучения. Сказала, что на том этапе мне казалось полезным представлять себе, как лучи убивают зараженные клетки, а здоровые клетки быстро восстанавливаются; благодаря этому возникало ощущение, что я как-то участвую в процессе, что я хотя бы отчасти контролирую происходящее. Но через какое-то время я прекратила это занятие, потому что решила, что так я продолжаю постулировать наличие врага: ведь нужно представлять себе, как подвергаются атаке раковые клетки, а я не видела смысла в том, чтобы в принципе визуализировать раковые клетки. Единственное полезное дело, которое я могла бы сделать, — это представлять себе, как продолжают восстанавливаться клетки грудной ткани. И тогда, и сейчас я рисую картину иммунной системы — активной и стоящей на страже. Но если я занимаюсь этим слишком напряженно, охваченная чем-то вроде испуга, — значит, я просто поддаюсь страху смерти.

Еще Натаниэль заметил, что отрицательной стороной симонтоновской [24] Доктор Карл Симонтон — онколог, основатель «психологической онкологии», утверждающей, что психологическое состояние пациента влияет на ход лечения раковой болезни. — Прим. пер. методики может стать то, что пациент начнет винить себя. Если я могу себя излечить, значит, именно я сделал так, что заболел. Гораздо лучше в этом отношении взгляд Кена: при возникновении болезни психологические факторы .важны, скажем, процентов на десять- двадцать (в зависимости от вида болезни), но при выздоровлении роль этих факторов выше — скажем, процентов сорок.

Натаниэль и Кен затеяли свой давний дружеский спор. Полагаю, что ни один из них никогда не уступит. Натаниэль: «Я уверен, что ты самый разумный автор из тех, кто пишет о мистицизме, но все-таки ты противоречишь сам себе. Ты говоришь, что суть мистицизма в том, чтобы стать частью Единого. Но если я превращусь в часть Единого, то для меня как для личности не останется никакой мотивации. Мне останется только влиться в это Единое и умереть. Человеческие существа являются индивидуумами, а не какими-то аморфными единствами, и если я успешно стану единым со всем, у меня не останется причин даже принимать пищу, не говоря уж обо всем остальном».