dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Мысли о Кене стали преследовать меня. Мне нравилась его манера ходить, разговаривать, двигаться, одеваться и так далее. Его лицо возникало передо мной каждую секунду. Это стало причиной нескольких неприятных ситуаций. Как-то раз я пошла в магазин, чтобы купить несколько его книжек. Как всегда поглощенная мыслями о нем, я выехала с парковки и оказалась прямо на пути приближающегося фургона. За все годы, что я вожу машину, я ни разу не попадала в аварию. В другой раз, вечером, я собиралась встретиться с Кеном и, снова переполненная мыслями о нем, забыла обо всем остальном. И вот при подъезде к мосту «Золотые Ворота» в машине кончился бензин.

У нас обоих было такое чувство, что мы уже женаты, и теперь от нас требуется только одно — оповестить об этом всех остальных. Мы с Трейей никогда не заговаривали о браке; думаю, мы оба просто не видели в этом необходимости. Это подразумевалось само собой.

Что было поразительнее всего — это то, что мы оба к тому времени оставили надежду найти «того самого, единственного и неповторимого». Трейя уже больше двух лет отказывалась от любых отношений; она решилась продолжать свой жизненный путь в одиночестве. И со мной была такая же история, но все-таки все случилось как случилось: мы были настолько уверены, что поженимся, что даже обсуждать это казалось нам излишним.

Но перед тем как выполнить формальность — действительно попросить ее руки и сердца, — я хотел, чтобы она познакомилась с моим близким другом Сэмом Берхольцем. Сэм жил в Боулдере с женой Хэзел и детьми — Сарой и Иваном (Грозным).

Сэм был основателем и главой издательского дома «Шамбала», который считался лучшим издательством, специализирующимся на исследованиях Востока и Запада, буддизме, эзотерической философии и психологии. Наше знакомство с Сэмом произошло очень давно. Кроме издательского дома, который тогда находился в городе Боулдер, штат Колорадо, Сэм открыл книжный магазин «Шамбала» — очень необычный и по сей день довольно известный магазин в Беркли. Когда Сэм только начинал это дело (ему было в то время двадцать), он обычно сам занимался оформлением почтовых заказов и допоздна работал на складе, упаковывая и рассылая книги заказчикам. А раз в месяц, как часы, он регулярно получал большой заказ от какого-то парня из города Линкольн, штат Небраска. Наконец Сэм подумал: «Если юноша и вправду читает все эти книги, неплохо бы выяснить, кто это такой».

А я и вправду читал все эти книги. Мне было двадцать два года, и я отучился полсрока в аспирантуре, занимаясь биохимией. Сначала я хотел быть врачом и поступил на начальную медицинскую программу в университет Дьюк в городе Дурхем, штаг Северная Каролина; отзанимался этим два года, а потом понял, что клиническая медицина совершенно не соответствует моим духовным запросам: она не предоставляет никакого пространства для творчества. Тебе надо запомнить какой-то набор фактов, а потом механически применять их к замечательным и ничего не подозревающим людям. Это поразило меня так же, как возведение работы сантехника в культ. Кроме того, я понял точно: обращаться таким образом с живыми людьми нечестно. Поэтому я ушел из Дьюка и вернулся домой (отец служил в ВВС, и они с мамой жили на оффутской базе ВВС рядом с городом Омаха, штат Небраска). Я выбрал себе две специальности (по биохимии и биологии) и поступил в университет штата в городе Линкольн. Мне казалось, что биохимия, по крайней мере, дает простор для творчества: там можно было заниматься исследованиями, создать что-то свое, добыть новую информацию, разрабатывать новые идеи, новые подходы, а не просто бездумно копировать то, чему меня обучили.

И все-таки эта область не затронула моего сердца. Биохимия, медицина и естественные науки в целом просто не имели отношения к вопросам, которые стали приобретать для меня первостепенное значение: «Что я такое?», «В чем смысл жизни?», «Зачем я здесь?».

Подобно Трейе, я искал что-то — что-то такое, чего наука попросту не могла мне предоставить. Я принялся настойчиво изучать основные мировые религии, философские и психологические учения, как восточные, так и западные. Я прочитывал две-три книги в день, пропускал занятия по биохимии и избегал лабораторных работ (там, кстати, надо было делать что-то поистине омерзительное — например, разрезать сотни коровьих глаз, чтобы исследовать их сетчатку). Непостоянство моих интересов серьезно обеспокоило преподавателей, которые подозревали, что я собираюсь заняться чем-то плохим — в смысле ненаучным. Как-то раз, когда я должен был прочитать перед преподавателями и студентами доклад по биохимии на какую-то за- вораживающую тему, что-то вроде «Готоизомеризация родопсина, изолированного от внешних сегментов палочек сетчатки жвачных животных», я вместо этого выступил с двухчасовым докладом, вызывающе названным «Что такое реальность и что мы о ней знаем?», в котором содержались язвительные нападки на методы эмпирической науки. Преподаватели, сидевшие там, слушали меня очень внимательно, задавали множество умных и проницательных вопросов и прекрасно прониклись последовательностью моих рассуждений. И вот когда я наконец закончил свое выступление, из дальнего угла раздалась реплика, произнесенная шепотом, но так, что все ее услышали, и эта реплика, похоже, суммировала реакцию всех присутствовавших: «Bay! Ну а теперь вернемся к реальности».