Альбер Франк–Дюкен - Что тебя ожидает после смерти

Выше, Павел христоносец, который не прекращает соотноситься на протяжении этого отрывка, либо скрыто либо открыто (по крайней мере путем ясного намека) со страстью, со смертью, с воскресением и с вознесением своего Учителя, упоминает, в ст. 13 гл. IV (2 Кор), ст.1 Псалма 115: «Даже когда я говорю: Я сильносокрушен, я доверяю!» (Я веровал, и потому говорил: я сильно сокрушен — синод. пер.).Этот Псалом является частью большого Hallelou‑Yah; это — один из трех благодарственных гимнов, воспетых Иисусом во время Тайной Вечери со своими. И Апостол ссылается на тот же дух веры, который наполняет весь этот Псалом. Что бы ни случилось здесь в этом мире — как со Христом, сразу же как был закончен Hallel — он «знает с уверенностью, что Тот, кто воскресил Господа Иисуса воскресит также и нас самих со Иисусом» (2 Кор 4:14). Со времён св. Иоанна Златоуста этот Псалом пелся на погребении: «Объяли меня болезни смертные, муки Schéôl'а постигли меня. Тогда призвал я Имя Yahweh: Спаси мою жизнь!… Итак! жизнь моя, возвратись в покой твой, так как Yahweh облагодетельствовал тебя. Да, Ты спас её от смерти. Я буду еще ходить перед Yahweh на земле живых» (Пс 114). Возможно это уже пелось во время захоронения со времени Апостола? В любом случае, то, что занимает мысль св. Павла, это — именно идея Воскресения, которая идёт рука об руку с Парусией. Бессмертие души, в том смысле, как его понимают философы, он об этом говорит не больше, чем персонажи, собравшиеся вокруг могилы, где начинает смердеть Лазарь: «Я знаю, что он воскреснет в воскресение, в последний день». А не: «Я знаю, что душа его бессмертна, в силу её нематериальности». И Иисус не отвечает: «Я есть бессмертие; кто верит в Меня, его душа выживет, так как для него не будет никакого нарушения связи (перерыва)»; но: «Я есмь Воскресение и Жизнь; тот, кто верит в Меня», то есть человек, подлинный человек, человеческий состав «если и умрёт ( kan apothanê , что предполагает длительность или продолжительность «состояние смерти»), он будет жить. И всякий живущий и верующий в Меня, он не будет продолжать быть мертвым, однажды введенный в век (будущий)» ( mê apothanê eïs ton aïôna ). Этот текст Иоанна, 11:24–26 относится к «будущему веку» или Olam habba ; он ясно эсхатологичен. Если Иисус может воскресить Лазаря сразу же, в то время как Марта, как верная Иудейка, знает, что Мессия воскресит её брата на пороге athid labho «грядущего мира», то это (имеет место) в силу связей, тесных, уникальных, которые соединяют Воскресение с Мессией. И то, что Он говорит затем, освобождение Лазаря лишь подтвердило: «Я есмь Воскресение и Жизнь». Итак, это — не дары, прерогативы, предоставленные в силу соглашения совершенно произвольного и как бы сверхдолжно, побочно, Церкви или человечеству, но — существенные атрибуты Бога–Человека, следствия Воплощения. Только в связи с Ним, и с Ним одним как начала, существуют Воскресение и Жизнь. Позже, Воскресение праведников и воскресение всех людей будут следствием связей, соединяющие Церковь и человечество со Христом. Без Него, никакого Воскресения, без Него, никакой вечной Жизни. Он есть, буквально, и то и другое. Церковь не должна заниматься философскими доктринами — этой соломой! этим сеном во рту! — о нематериальности души, in her own right [15] «в силу собственной природы» и о бессмертии, которое следует автоматически. Цель и смысл воззвания Лазаря к земной жизни, это — доктрина, причём специфически христианская, Воскресения. И возвращение Лазаря сюда (в эту жизнь) нам представляется, с этого времени, как перспектива, открытая на Воскресение Того, кто должен был быть «Перворожденным из мертвых». "Бессмертные" мудрости языческой и естественной, души, выжившие так, что Бог не имел бы к этому никакого отношения, не имеют значения очевидно для Святого Духа: смерть, до Иисуса Христа, торжествовала. Самый первый, который её победил, которому она не смогла помешать все же жить, это — Иисус Христос. Мы все — Лазари: «Всякий, верующий в Меня, даже если он прошел через состояние смерти, будет жить!» ( zêsetai , жизнью, которая даже не является здесь духовной или вечной, но физической, но более точно еще полной жизнью вообще, в противоположность физической смерти); «всякий живущий и верующий в Меня, не продолжит быть мертвым в грядущем веке», то есть в эре Мессии, окончательно торжествующем и царствующем.

Павел следовательно имеет в голове, когда он пишет к Коринфянам документ, который мы называем его Вторым Посланием (и которое является по меньшей мере Третьим), смерть, поскольку она затрагивает обещания, связанные с Парусией: «Тот, кто воскресил Господа Иисуса, и нас воскресит также с Иисусом» (II Кор 4:14). Понятно тогда, что он "не падает духом": в то время как в нем земной человек, несчастное резонерствующее двуногое животное, автоматически "бессмертное" согласно языческим философам, "истлевает", медленно умирает, живёт подтачиваемым не–бытием, которое ему присуще, с тех пор как Творец над ним сделал насилие, погрузив его в полное существование, "внутренний человек", напротив, тот, которого Петр квалифицирует как "тайного", «сокрытого в сердце», принимает жизнь и силу со дня на день (2 Кор 4:16). Павел из этого заключает, что по сравнению с этой земной жизнью, кратковременным, «легким испытанием», наша «славная вечность» представляется как бы безмерной и несравнимой (2 Кор 4:17). Какова эта «вечная слава»? Это уточняет Апостол, — та «грядущая слава, которая явится в нас»; с нею «нынешнее время, каким бы болезненным оно ни было, не выдерживает никакого сравнения» (Рим 8:18; см. Кол 1:27). Но здесь давайте вспомним очень точный смысл слова "вечный" в Новом Завете. Надо было бы перевести aïônios с ловом " вековой " — как aïôn словом век — помня, все‑таки, что концепция периода (относительно) "закрытого" в сто лет является довольно недавней, и, что термин éon указывает скорее на "эпоху", "цикл" — Индусы говорили бы о kalpa — то есть некое пневмато–физическое целое, "мир", если хотите. Но, в еврейском апокалипсисе, на что ссылается столь часто Господь наш в своих эсхатологических речах (см. Мф 24 и 25), эти два понятия более точны: