Константин Пархоменко - Как жить с неверующим супругом?

Мужчинам можно молиться про себя. И перед едой,

когда мы читаем молитву, они спрашивают: «Пап, ты молишься там?» И он, понимая, что я как бы его защи

48

щаю и повышаю его авторитет, бурчит им: «Да-да, молюсь я, молюсь», — отстаньте, мол. Потом я вдруг услышала как-то утром, когда была занята своими делами и он кормил детей без меня, что он сказал им: «Почему же вы не помолились? Ведь вам мама не разрешает есть без молитвы, почему вы не молитесь? Вот когда мамы нет, так вы сразу и забываете?» И для меня, конечно, это было очень важно. Я поняла, что я на правильном пути. Что только любовью я спасу его и спасу себя. И вытащу всю нашу семью.

Потому что так, как действовала я раньше, действовать просто нельзя, запрещено! Я увидела это на практике..,.

Потом он вдруг сделал нам полочку для икон. Это был для нас, конечно, огромный праздник. А однажды он сказал мне: «Давай повенчаемся, мне стало так хорошо с тобой, что я согласен повенчаться». Ну конечно, у меня радости не было предела, и я выражала ему эту радость теми способами, какие были приятны ему.

Сейчас я не могу сказать, что все так уж хорошо,

бывают взлеты, бывают падения, бывает, мы не понимаем друг друга. Но я иду путем уступок. Путем жертв любви друг ради друга. И он уже много что мне разрешает. Он начал встречать нас из храма, он стал с пониманием к этому относиться: ну надо вам в воскресенье в храм, ну идите. Он ждет нас из церкви по часу, чтобы детей довезти на велосипеде (у нас на даче церковь за три с половиной километра).

Не может один человек спастись, не думая ни о ком из близких. Нельзя идти к спасению по головам, за счет других. С ужасом думаю о том, к чему я вела свою семью, ведь действительно, я не смогла бы прокормить их, я бы не смогла дать мальчикам того, что дает им

49

отец. Сейчас я вижу только большие плюсы от того, что мы с ним вместе. Пускай это очень тяжело, постоянно тяжело, пускай это постоянная работа, не расслабиться ни на минуту, но сейчас я все-таки чувствую, что наша семья — счастливая.

Да, он придирается ко мне, но и слава Богу, что придирается. А так бы я никогда не узнала, что здесь у меня плохо, там у меня плохо. Я на это смотрю, как на двигатель, который меня все время подталкивает. И то, что он не такой вот правильный, не кроткий, не попускает мне, это тоже хорошо, зато он сумел показать мне мою гордыню. Через него я увидела свою неправоту. Раньше, когда он кричал, я даже не вслушивалась, старалась пропускать мимо ушей. А когда прислушалась, то поняла, что он прав. Только, может, сила выражения у него не соответствует моим оплошностям. И я ему говорю: «Ты потерпи на мне, я все исправлю. Я же терплю то, в чем ты не идеален. Так потерпи и ты...» И то, что я все-таки признаю эти свои оплошности, а не просто отмахиваюсь от него: «Опять ты скандалишь!» — для него много значит.

Сейчас я вижу, что дети подросли и очень тянутся к отцу, и это хорошо, это вообще нормально для мальчиков. Он уже не хулит Бога, он хотя бы принимает нашу позицию. И дети знают, что папа — где-то пускай в

глубине души, — но верующий человек.

Отец Константин:

Свидетельство Ксении — замечательный документ человеческих взаимоотношений. Когда стало совсем плохо, вдруг нежданно показался просвет. И сегодня все идет к лучшему.

Почему произошла ошибка в поведении Ксении?..

50

Как так случилось, что она поставила семейную жизнь

на грань разрыва?

Все дело, конечно, в личных грехах. В данном случае это эгоцентризм и гордыня! Придя к Богу, в Церковь, Ксения почувствовала духовный комфорт. Это понятно. Жить с Богом действительно интересней, чем без Него. Но тут нас поджидает скрытая извечная ловушка лукавого. Вместо того, чтобы осмыслять христианство как передовую линию фронта в войне с сатаной, в служении семье, людям, миру, нам хочется успокоиться в христианстве, уютно свернуться и блаженствовать.

Возникает некая эгоистическая форма христианства. Христианин, идущий таким путем, сначала чувствует душевный уют от общения с Богом и нежелание

соприкасаться с мирскими заботами. Затем его начинают раздражать те, кто его не понимают, и особенно те, кто напоминают о его мирских обязанностях. В это же время рождается уверенность (переходящая в злорадство), что «я спасен», а другие — безбожники, гибнущие в адской пучине, и мне до них нет дела.

Следующая ступень — состояние, называемое подвижниками прелестью. Прелесть — это самообман, иллюзия, что ты в порядке. А до других либо нет дела, либо к другим испытывается надменное презрение.