Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

С такими словами, исполненными тёплой любви и глубокого уважения, обратился царь к Великосущному, и тот в ответ на них ласково промолвил:

«Откуда может быть беда у тех, кого твоя десница осеняет? Иль о деньгах печальная забота? Поэтому я удаляюсь в лес не от страданий; узнай же то, что побудило к этому меня!

Повсюду слух разнёсся, государь, что на себя обет великий принял я. Людей большие толпы впали в скорбь, в слезах их лица, поэтому хочу я жить в лесах безлюдных: ведь допускает весь народ возможность, что добродетелью такой я обладаю!»

Царь сказал: «Не должен ты нас покидать из-за одних лишь слухов, распространившихся в толпе! Ведь блеск добродетелей, тебе подобных, не возрастает от того, что ты будешь заботиться о толках народа, равно как и не ослабевает, если ты оставит их без внимания.

Родившися в воображенье своенравном, молва людская без узды повсюду бродит, и даже тот, кто стал бы близко к сердцу принимать её, смешон бы был; что ж говорить о том, кто стал бы действовать, сообразуясь с ней?»

Бодхисаттва сказал:

«Нет, не говори так, великий государь! Разве не должны мы действовать согласно высокому мнению народа о нас? Взгляни, о государь:

Ведь если человек достигнет уважения людей и назовут его все "мужем жизни праведной", тогда муж добродетельный не должен ниже славы быть; хотя бы от стыда возьмёт пусть на себя он это бремя.

Когда предположенье высоких добродетелей в ком-либо себе находит подтвержденье так или иначе, тогда оно сияет яркой славой, в противном случае оно подобно пересохшему колодцу.

А ложный слух о добродетелях, растущий без всяких оснований, расстроенный, разрушенный при испытании, разбить способен в прах людскую славу, и лишь с трудом она возникнуть сможет вновь!

Поэтому я покидаю и семью и состоянье, которых — корень зол всех — нужно избегать, как чёрных змей, поднявших в злобе головы; тебе, о государь, не подобает ставить в этом мне преграды!

Ты предлагаешь деньги мне; из-за своей признательности и любви обычно так ты поступаешь по отношенью к верным слугам. Но что, однако, мне, мир покидающему, деньги, с благами связанные, с низкими страстями?»

Этими словами Великосущный убедил царя и, получив от него разрешение, отправился в лес.

И вот друзья, знакомые и покровительствуемые Бодхисаттвой люди, приблизившись к нему, заливались потоками скорбных слез и обнимали его ноги, стараясь его удержать. Некоторые, с мольбой протягивая к нему руки, преграждали ему путь; другие приветливо подходили к нему и, обнимая, старались увести его обратно по направлению к дому. Одни из любви обращались к нему с грубыми словами, понося его один так, другой иначе, другие указывали ему на друзей и родственников, что следует иметь сострадание и к ним. Одни прилагали все усилия, чтоб удержать его, связывая доводы рассудка с учением священного писания, доказывая, что состояние домохозяина — самое святое состояние; другие то описывали трудности жизни в пустыне лесной, то умоляли выполнить до конца лежавшие на нем обязанности, то говорили о сомнительности награды в будущем мире. И вот, глядя на противящихся его оставлению мира, настойчиво старавшихся удержать его от ухода в лесную пустынь, своих друзей, лица которых были залиты слезами, он, несомненно, так думал:

«Те, кто друзьями признают себя, когда друг заблуждается, должны подать ему благой совет, хотя бы и жестокий. Таким путём, согласным с праведным законом, идут все добродетельные; ещё лучше, если их благой совет к тому же и приятен.

Каким же образом в умах их здравых мысль возникла, что дом сей — лучше пустыни лесной, что, ни о чем не думая, стремятся удержать меня от жительства в лесу, как будто бы оно с греховным связано?

Умершего, иль умирающего человека, или отпавшего от праведности — таких людей оплакивать нам должно; но почему они оплакивают и меня, живого, но желающего жить в лесу?

Если причина скорби их — со мной разлука, то почему бы им не жить в лесу со мною вместе? А если их дома для них милей меня, зачем же расточают они слезы?

Допустим, что любовь к семье не позволяет им теперь на путь подвижнический стать; так почему мысль о любви к семье им не являлась в битвах?

Их доблесть видел я в годины тяжких испытаний; как будто ясно из потоков слез видна их дружба, к тому ж глубокие имеющая корни; однако здесь она близка к обману: они ведь не идут со мною вместе!

Как уваженье к человеку, достойному такого уваженья, когда они стремятся удержать его, их заставляет речь прервать и заливать слезами лица, а головы-склонять в поклонах?