Савва - Духовные упражнения

В одной из белорусских деревушек вокруг их стихийного лагеря начинает кружить любопытная местная детвора. Илья, распростершись на травке, замечает русую голову, которая, мелькая тут и там, очевидно приближается к нему по затейливой концентрической орбите.

— Дядь, а вы кто?

— Мы — христиане.

— А кто такие христиане?

— Христиане — это красивые, но верные женщины и сильные, но добрые мужчины.

Гениальный ответ, не так ли? Лучше и не скажешь. Но малыш продолжает:

— Дядь! А зачем быть добрым, если ты сильный?

Вот вам — краткий очерк этических взглядов маленького язычника. И не только его. Это исповедание морали целого поколения: крепкая убежденность в том, что быть добрым — значит показывать слабость, записать себя в компанию лузеров.

— Добро — удел слабаков и трусов. Добродетель — ширма для мелких душонок, которые боятся жить и прикрывают громкими лозунгами свою нравственную тщедушность и бессилие. Страх Божий — это просто удачно названная трусость. Вы боитесь грешить не потому, что это нарушает заповеди, а потому что силенок маловато, и вы свою малокровную мораль навязываете здоровому и сильному большинству, попутно запрещая и завидуя тем, кто жить умеет и делает это со вкусом. Вся христианская нравственность, все так называемые добродетели вырастают из чувства, которое французы называют ressentiment — поищите в словаре значение. Ты праведный, потому что грешить уже не в состоянии, но другим завидуешь, вот и запрещаешь, душишь живое!

Узнали «пророка»? Приблизительно так христианскую мораль оценивал Ницше, пожалуй, самый издаваемый сегодня философ. Это блестящий стилист и остроумный мыслитель, и его критику христианину читать непросто, но временами полезно. Сегодня его назвали бы опытным троллем. Однако кое в чем он действительно прав. Христиане проглядели тот момент, когда добро и добродетель перестали считаться силой и были отданы в полное владение кислым старухам и завистливым неудачникам. Мы не заметили, как стали отождествлять добродетель с запретом на грех, будто нам подарили не поместье, а всего лишь забор, убивающий движение в любую сторону.

Однако добродетель — это сила и энергия. Быть добрым и быть сильным — одно и то же. Подлинная христианская этика — это кодекс рыцаря, это символ веры, доблести и отваги, решительности и риска, азарт состязания и веселое бесстрашие.

Всю христианскую мораль можно уместить в один абзац честертоновского эссе «Кусочек мела»:

«Добродетель — не отсутствие порока и не бегство от нравственных опасностей; она жива и неповторима, как боль или сильный запах. Милость — не в том, чтобы не мстить или не наказывать, она конкретна и ярка, словно солнце; вы либо знаете ее, либо нет. Целомудрие — не воздержание от распутства; она пламенеет, как Жанна д'Арк. Бог рисует разными красками, но рисунок Его особенно ярок (я чуть не сказал — особенно дерзок), когда Он рисует белым».

Virtus — латинское слово, которое мы переводим как «добродетель». Вы заметили корень vir? Это важно, потому что vir на латыни значит «мужчина». Добродетель — это не «бабье», не затхлое и слезливое. Добродетель — это отвага и мужество, в том числе и мужество женщины, и мужество ребенка. Довольно часто этот латинский термин переводят как «доблесть» и «достоинство», потому что в настоящей добродетели есть и доблесть и достоинство, а там, где их нет, не давайте себя провести. Целлофановые добродетели — на свалку!

Греческий эквивалент virtus — αρετη, и вы не ошибетесь, если предположите связь этого слова со знакомым термином «аристократия» — «власть лучших». Добродетель — это наилучшее, отборное, предельно живое, не объедки жизни, а самое сердце ее горения. В древности αρετη означало «добротность», «высшее качество». Это был жест восхищения. Мы бы воскликнули: «Какая вещь! Первый сорт! Супер!» А древний грек брал в руки хорошо сделанный нож, вещь добротную и надежную, и ставил оценку: αρετη! Если бы мы помнили это значение, то безошибочно определяли добродетельного человека как человека с большой буквы. А если не с большой — то и о добродетели говорить нечего!

Апостол Павел пишет к Тимофею:

Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия (2 Тим. 1:7).

Целомудрие и кротость — не боязнь и трусость, а доблесть, заработанная трудом, сокровище, добытое у врага боем. Быть добродетельным — огромный риск. Это итог большого труда, это мужество, выкованное перед лицом опасности.