Павел Минка: Фундаментально о православии

Как понимать эти слова Екклесиаста? Он утверждает, что мир людей не меняется. «Механизм» человека остается одним и тем же во все времена – он всегда любил и ненавидел, всегда надеялся и отчаивался, был щедрым и завидовал, творил добро и творил зло. Если мы всмотримся в историю, то сможем провести бесконечное количество параллелей между людьми разных эпох. Да, они могут носить разную одежду, пользоваться разными вещами, время и образ жизни могут наложить на них свои отпечатки, но в сущности своей, в своем «устроении» люди – не меняются.

Это было прекрасно известно многим выдающимся деятелям нашей культуры. Например, в «Братьях Карамазовых» Достоевского естьодна интересная параллель – между Христом и старцем Зосимой: Христос был окружен почетом со стороны людей как пророк, старец Зосима – как святой; Христа ненавидели фарисеи, Зосиму – о. Ферапонт и достаточно большая часть монахов. Когда Христа распяли, то иудеи решили, что Он не может быть Мессией, потому что суеверно верили, что Мессия должен быть земным владыкой, а не позорно умереть на кресте; когда старец Зосима почил, то все решили, что он не может быть святым, потому что от него исходил тлетворный дух, а по всеобщему суеверию тех времен (да и нашего тоже!) святой обязательно должен быть нетленным. Петр и апостолы были в недоумении от распятия, что привело Петра к отречению от Христа; Алеша был в недоумении от тлетворного духа и хулы на старца, что привело его к бунту против «мира Божьего»…

Эта неизменность человека и цикличное повторение истории, которое из нее проистекает, вызывало мучение у многих мудрецов и философов как одна из важнейших проблем, которые необходимо разрешить человеку. Евгений Трубецкойв своем «Смысле жизни» очень верно рассуждает: «С тех пор, как человек начал размышлять о жизни, – жизнь бессмысленная всегда представлялась ему в виде замкнутого в себе порочного круга. Это – стремление, не достигающее цели, а потому роковым образом возвращающееся к своей исходной точке и без конца повторяющееся. О таком понимании бессмыслицы красноречиво говорят многочисленные образы ада у древних и у христиан. Царь Иксион, вечно вращающийся в огненном колесе, бочка Данаид, муки Тантала, Сизифова работа, – вот классические изображения бессмысленной жизни у греков. Аналогичные образы адских мук можно найти и у христиан. Например, Сведенборг видел в аду Кальвина, осужденного вечно писать книгу о предопределении. Каждый вновь написанный лист проваливается в бездну, вследствие чего Кальвин обречен без конца начинать работу сызнова. В аду все – вечное повторение, не достигающая конца и цели работа: поэтому даже самое разрушение там – призрачно и принимает форму дурной бесконечности, безысходного магического круга. Это – червь неумирающий и огонь неугасающий – две силы, вечно разрушающие и вместе с тем бессильные до конца разрушить. Змей, сам себя кусающий за хвост, – вот яркое символическое изображение этого символического круговращения.

Круговращение это не есть что-то только воображаемое нами. Ад таится уже в той действительности, которую мы видим и наблюдаем; чуткие души в самой нашей повседневной жизни распознают его в его несомненных явлениях. – Не даром интуиция порочного круга, лежащего в основе мирового процесса, есть пафос всякого пессимизма, религиозного и философского. Возьмем ли мы пессимистическое мироощущение древней Индии, учение Гераклита и Платона о вечном круговращении вселенной или Ницше – о вечном возвращении (der ewige Wiederkehr), – всюду мы найдем варианты на одну и ту же тему: мировой процесс есть бесконечное круговращение, вечное повторение одного и того же, – стремление, бессильное создать что-либо новое в мире. Гениальное выражение этой мысли дается устами «чорта» в «Братьях Карамазовых» Достоевского.

«Ты думаешь все про теперешнюю землю, – говорит он Ивану Карамазову. – Да ведь теперешняя земля, может, сама биллион раз повторялась; ну, отживала, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала; опять вода, яже бе над твердию; потом опять комета, опять солнце, опять из солнца земля; ведь это развитие, может, уже бесконечно повторялось и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая».