Песах Амнуэль - Марк из рода Давида

Арон развернул грузовик, на узкой улице это было непросто сделать, и все его внимание сосредоточилось на управлении. Потом он все-таки оглянулся — Марк стоял посреди проезжей части, и было в его позе что-то нелепое, Арон не сразу понял, почему ему так показалось. И только когда Марк упал, широко раскинув руки, Арон услышал выстрелы — даже не выстрелы, пожалуй, а эхо, будто сигнал о том, что непоправимое уже случилось.

x x x

На этом рассказ заканчивался, и я несколько раз спрашивал у деда: а что дальше? Когда я был мальчишкой, дед отвечал, что дальше я узнаю, став взрослым. А когда я наконец повзрослел, дед отвечал на мой вопрос так: если ты сам не понял, то тебе и объяснять ничего не надо.

Он и не объяснял — никогда. Рассказ жил своей жизнью в полиэтиленовом пакете, а у нас была своя жизнь, другая. Мне было интересно, почему дед придумал эту историю с Мессией, неправдоподобную и в литературном отношении беспомощную. Я не задавал этого вопроса прямо, но дед сам все прекрасно понимал, и время от времени, когда мы оставались одни, говорил: «Не рассказ плох, а рассказчик. Не история странная, а историк, не способный изложить события так, как они происходили на самом деле».

— Десять… — повторил дед. — Шломо, я действительно привез в Иерусалим Мессию.

— Конечно, — кивнул я, отведя взгляд.

— Тогда я этого не понимал, — продолжал он тихим голосом, в груди у деда что-то хрипело, он поморщился и, подняв свои худые руки, сложил их там, где сердце, будто защищался от чего-то невидимого.

— Тогда я не понимал, — продолжал он, — но силу его ощутил. Силу и страсть… И уверенность. Я не смог передать это своими словами… Я плохо владел словом… А как еще иначе я мог… Мессия пришел в Эрец Исраэль, и его убили.

— Ну, — не удержался я, — значит, это был не Мессия. Мессия — это тот, кто всех победит. Мессию убить невозможно.

— Невозможно, — повторил дед. — А ты мне скажи, почему я ничего не помню из того, что произошло потом? Будто сознания лишился и в себя пришел только тогда, когда вернулся домой. Один. Вечером. Где я был целый день? Что стало с Марком?

— Рассказ твой заканчивается…

— Да, Марк умирает, и это конец рассказа. Но я просто не знал, что было потом. Тогда я не смог этого узнать. На другое утро уехал в Тель-Авив… И долгие годы не до того было. Война, киббуц, опять война и опять киббуц… В промежутке, когда я раненый лежал дома, написал эти рассказы. И опять война… А однажды я понял, что годы уходят, и нужно понять, наконец, что случилось в тот день, в июле сорок седьмого.

Дед перестал растирать себе грудь и ткнул в меня костлявым пальцем.

— Ты ведь у нас в роду единственный ученый, — сказал он. — Я всегда думал, что только ты поймешь… Разве ты не видишь — он действительно всех победил…

— Кто? — спросил я.

— Он. Марк из рода Давида. Мессия.

— Ты же написал, что его…

— Да какая разница? Почему вы все решили, что Мессия явится в образе человека? А если и явится, как человек, то сохранит ли свой образ? Мессия — это божественное послание народу. Мессия — это путь. В конечном счете он и есть сам народ Израиля. Все остальное — образы, фантазии, как мой рассказ.

— Пожалуйста, — сказал я, — не нужно так нервничать.

— Ах, оставь! — прохрипел дед. — Мне уже все можно. Я собирал эту мозаику, и только сейчас… когда понял, что пора уходить… все сложилось.

— Да-да, — сказал я.

— Он пришел в июле сорок седьмого, — голос у деда сел, слова утратили звучность, они будто выползали из полураскрытого рта, и мне пришлось наклониться, чтобы ничего не упустить. — В том же месяце… именно тогда… в комиссии ООН был согласован наконец план окончательного раздела Палестины. И было решено, что евреи получат свое государство. Опубликовали план в конце августа, но решение принято… я узнавал это… говорил с людьми, которые знали, что происходило на комиссии… да, решено все было в июле. Даже точнее — семнадцатого числа, в тот день, когда я повез Марка в Иерусалим. И оставил его там. Навсегда.

— Не нужно тебе говорить так много, — сказал я, но дед не слушал, он уже уходил, оставляя мне свои слова, я не мог остановить его, он был в другом мире и говорил, прикрывая за собой дверь в страну, где меня еще не ждали.

— Он ушел, — бормотал дед, — ушел и стал нами… всеми. Стал Страной Израиля. Может быть, если бы… если бы его не… убили… он остался бы человеком… и тогда не было бы ничего… ни нашей страны… ни наших войн… мы ведь всех победили… потому что Мессия — в нас, понимаешь?