Фредерик Фаррар - Женщины у домашнего очага

Возвращаясь к упомянутой выше Маргарите Ропер, приведём некоторые трогательные исторические данные, которыми обрисовываются её отношения к отцу: «После того, как сэр Томас Морус пробыл около месяца в тюрьме Лондонского Тауэра, где он жил спокойно и не теряя обычной бодрости духа, дочь его Маргарита, сильно стосковавшись по нем, добилась, после усердных и долгих ходатайств, разрешения видеться с ним; при этом свидании они сперва помолились, а потом отец сказал ей: «Мне сдаётся, Магги, что люди, которые засадили меня сюда, воображали, что они жестоко наказывают меня, но уверяю тебя, милая моя дочь, что если бы не стоя мать и не забота о вас, моих дорогих детях, забота, которую я считаю за первейшую мою обязанность в этой жизни, то я давно самовольно удалился бы в подобную темницу или в ещё более тесную, нежели эта».»

Далее приводим описание последнего прощания отца с дочерью словами правнука канцлера: «Когда сэр Томас Морус был приведён к пристани близ Лондонского Тауэра, то горячо любимая им дочь его, тётка моя Маргарита Ропер, увлечённая страстным желанием увидеть его и получить его последнее благословение, бросилась к нему навстречу; опустившись на колени, она сначала испросила благословение у отца, а потом бросилась в его объятия, не помышляя о себе, расталкивая громадную толпу и военную стражу, которая оберегала его пиками и алебардами; обняв отца на глазах всей громадной толпы, она целовала его, сжимая его голову в своих объятиях; обессилив от горя и волнения, она могла только проговорить: «Отец мой! Дорогой отец!» Он был невыразимо тронут таким дорогим его сердцу проявлением любви дочери к нему, и, благословляя её, успокаивал тем, что какие бы страдания ни предстояло ему претерпеть, без всякой с его стороны вины, то на то воля Господня, и что поэтому он советует ей покориться велению Святого Провидения и терпеливо переносить предстоящую разлуку с ним. Затем она была вынуждена расстаться с отцом; но едва она, убитая горем, удалилась шагов на десять, как неудовлетворённая своим прощанием с ним, как бы в полном отчаянии от потери страстно любимого отца, она, не взирая на напор толпы, с полным самозабвением, вернулась к нему и упала в его объятия; обвив его шею руками она осыпала его своими поцелуями. Отец не произнёс ни одного слова; лицо его сохранило прежнее спокойное выражение, но слёзы струились по его щекам; все присутствовавшие были так потрясены этим трогательным зрелищем, что немногие из толпы могли воздержаться от слёз. Наконец, её силой исторгли из объятий отца и ей пришлось удалиться от места казни».

За день перед казнью сэр Томас Морус написал дочери несколько слов углём, так как ему запрещено было давать чернила и бумагу; в этом прощальном послании он выражал свою безграничную любовь к детям и благодарил дочь за её преданность и любовь к нему; он завещал ей свою власяницу.

Всем тем, кто испытал то безграничное счастье и высокое наслаждение, какие доставляет счастливая семейная жизнь, основанная на началах религии, и тому кто знает, что эта жизнь уподобляется земному раю, должен казаться в высшей степени печальным неоднократно цитируемый факт, что современная эмансипация женщин, прошедших через множество самых разнообразных фазисов, обнаруживается в последнее время новым фазисом, названным в прессе «возмущением дочерей против родительской власти». Я могу допустить всевозможные роковые ошибки со стороны родителей в деле воспитания своих детей; могу понять, что дочери матерей, предающихся светским развлечениям в ущерб своим родительским обязанностям, пришли к убеждению, что стремления их к умственному развитию и требования их от жизни несравненно возвышеннее и честнее, нежели цели тех матерей, которые зачастую ведут недостойный торг счастьем дочерей, устраивая их браки со стариками или титулованными развратниками, лишь бы это были богатые или влиятельные женихи; я допускаю также, что можно обвинить многих матерей в том, что они ошибочно требуют от своих дочерей, чтобы они во всём разделяли их вкусы, склонности, их взгляды на вещи и имели одинаковые с ними требования от жизни — ошибку, в которую точно также впадают и отцы относительно своих сыновей. Родители, действительно, забывают, что каждую человеческую душу можно сравнить с островом, окружённым неприступным океаном, и что нет ни малейшего основания предполагать, что в ребёнке должны непременно отразиться характер или идеал родителей. По закону атавизма в ребёнке может обнаружиться какой-либо отдалённый тип его предков, совершенно чуждый его родителям или ближайшим родственникам; во всяком же случае наши дети, как и все остальные люди, представляют собою, по меткому выражению одного учёного, как бы крайние пункты бесчисленных мужских и женских линий, исходящих от их предков со времён наших общих прародителей Адама и Евы; иначе нельзя было бы объяснить почему, например, у Марка Аврелия, этого «совершеннейшего из смертных, блестящего представителя языческой нравственности», родится такой чудовищный по своей безнравственности и зверству сын, каким был Коммод; или почему у высоконравственной жены Германики, показавшей на себе в развращённом и жестоком веке, в котором она жила, пример чистоты и целомудрия, родится дочь Агриппина — младшая, запятнавшая своё имя злодеяниями.