Фредерик Фаррар - Женщины у домашнего очага

Мильтон обожал свою вторую жену и в сонете, посвящённом «жене, слишком рано похищенной смертью», слышатся слёзы отчаяния. Когда он уже состарился и ослеп, он женился в третий раз, по выбору его друга д-ра Пэджета, на Елизавете Миншуль. Эта особа была гораздо моложе Мильтона; она отличалась тихим нравом и держала себя в достоинством; упоминая о ней при последнем свидании со своим братом, Мильтом хвалил её, выражал свою любовь к ней, но она была не в силах переносить сообщество его дочерей и сестры его первой жены. Она весьма разумно советовала Мильтону «отдать их всех в учение, чтобы они могли научиться какому-либо искусству или рукоделию, например, искусству вышивать золотом или серебром.»

Трудно понять и объяснить неестественную вражду дочерей Мильтона к их отцу, который глубоко страдал от постоянных семейных неприятностей. Дочери обирали и обманывали его и даже похищали и продавали его книги, причиняя ему более сильные нравственные страдания, чем самая его слепота. В своём духовном завещании он оставил своим дочерям только то имущество, которое принесла в приданное их мать, «так как, по его словам, дочери были весьма непочтительны и непокорны». Подобное мнение о них он высказал также своему брату, прибавив при этом, что третья его жена была добра к нему и нежно заботилась о нём. Можно найти некоторое извинение, но, разумеется, не оправдание, непокорности дочерей Мильтона, если принять по внимание факт, что им приходилось, например, читать ему вслух различные сочинения на языках, которым их не учили, так как Мильтон придерживался мнения, что женщинам, при их природной наклонности к болтовне, совершенно достаточно знать в совершенстве один какой-либо язык. Очень вероятно, что молодые девушки тяготились одинокой, суровой жизнью, какую они принуждены были вести, будучи окружены ненавистными для них книгами. Невольно зарождается мысль, что разочарования, испытанные Мильтоном в домашнем быту, отразились в его стихах: «Все эти чудные создания казались богинями, до того они были преисполнены красотой и чарующим весельем, но в них отсутствовало именно то достоинство, которое составляет лучшее украшение женщины и лучшую её заслугу; они умели только завлекать своими плотскими чарами, петь, танцевать, наряжаться, болтать и бросать вызывающие взгляды».

Перехожу в заключение к образцовому типу любящей дочери, имя которой навсегда сохранится в английской истории в связи с именем её знаменитого отца. Я говорю о любимой дочери сэра Томара Моруса — Маргарите Ропер.

Существует мнение, что учёность и высшее развитие умственных способностей у детей будто умаляет их чувства любви и преданности к семейному очагу и к родителям. Исторические факты, однако, не подтверждают этого мнения. Так, например, те сведения, которые мы имеем о Маргарите Ропер, служат опровержением вышесказанного: она была одной из образованнейших женщин своего времени и вместе в тем любящею и преданнейшею дочерью. Её знания древних языков, в особенности латинского языка, которым она владела в совершенстве, возбуждало восторг и удивление даже таких знатоков как кардинал Поль. Известен написанный ею по латыни трактат «о четырёх важнейших предметах». Трактат на ту же тему, написанный её отцом — английским канцлером, столь прославившимся своей учёностью, ставился им самим по достоинству ниже трактата его дочери. Она была столь образована, что могла поддерживать с отцом диспуты о важнейших вопросах богословия и политики.

В английской истории существует ещё одни яркий пример того, что учёность вовсе не служит помехой к проявлению любви к домашнему очагу; этот пример являет собой лэди Джен Грей. Она была до такой степени предана изучению науки, что, по свидетельству её учителя Роберта Ашама, будучи шестнадцатилетней девушкой, предпочитала играм и развлечениям окружавшей её молодёжи изучение Платонова «Федры». В то же время она могла служить примером дочерней покорности и безграничной преданности жены к мужу, не смотря на то, что её родители, придерживаясь системы воспитания того времени, обращались с ней с поразительной суровостью. Историк Фуллер справедливо замечает, что герцог и герцогиня Суффолкские «обращались с ней строже, нежели того требовал кроткий нрав их очаровательной и талантливой дочери, которая, будучи тринадцатилетней девушкой, писала сочинения на греческом языке»; когда же ей минуло пятнадцать лет, то она изучила древне-еврейский язык, знала также итальянский и французский языки; вела переписку с учёным Бюллингером и в то же время в совершенстве исполняла всевозможные рукодельные работы и обладала талантом к изящным искусствам. Роберт Ашам в своей книге: «Школьный учитель» приводит её собственный рассказ об обращении с ней её родителей: «Когда я нахожусь в обществе отца или матери, говорю ли я, молчу ли, сижу, стою, ем ли или пью, бываю весела или грустна, занимаюсь ли рукоделием, музыкой или танцами, одним словом, чем бы я ни занималась, то от меня требуется, чтобы я всё делала в совершенстве и с точностью, соблюдая как бы меру, вес и число каждой вещи, с которой я обращаюсь; если же мне это не удаётся, то на меня сыпятся упрёки за невежество или же угрожают наказаниями; даже подвергают телесным наказаниям, о которых я здесь умолчу из уважения к моим родителям. Всё это столь тягостно для меня, что я иногда чувствую себя как бы в аду».