Том Райт - БОГ ЕСТЬ. ЧТО ДАЛЬШЕ? Как стать теми, кем мы призваны быть

Как я вспоминаю, подобный подход казался мне неубедительным (как будто все детали были слишком аккуратно подогнаны одна к другой), но я не мог себе представить какой–либо альтернативы. После этого я заметил одну интересную вещь: когда люди использовали такие подходы к пониманию текста, они всегда говорили не о том, что имел в виду Иисус, произнося те или иные слова, но о том, что здесь подразумевали евангелисты (Матфей и прочие).

Подобная интерпретация Евангелий до сих пор широко распространена, и в ней есть доля правды. В конце концов, взрослый человек должен уметь критически относиться к любому тексту — будь то новости в газете (где журналисты могут предложить свое истолкование событий, чтобы они выглядели так, как им хотелось бы) или священный текст любого рода (можно ли ему доверять? Кто написал его и по какой причине?). Подобным образом многие люди полагают, что, изучая Евангелия, нужно уметь читать между строк с пониманием, что текст говорит вовсе не об Иисусе, но о Матфее (Марке, Луке, Иоанне) с его богословием и его общиной и тому подобное.

Это кажется разумным подходом взрослого человека. И в каком–то смысле так оно и есть. Любой человек, рассказывающий об историческом событии, или репортер, пишущий в газете статью о том, что случилось вчера, или даже тот, кто рассказывает вам о том, «что я сейчас видел на улице», отбирает и по–своему организует свои материалы. Вы не можете рассказать абсолютно все — иначе вы будете говорить целые сутки и ваш рассказ покажется любому слушателю невозможно скучным. Поэтому мы все выбираем и организуем материал, а любой слушатель, в принципе, может строить догадки о том, почему мы рассказываем именно так, а не иначе.

Однако это умозаключение может сбить нас с толку. Любой рассказ требует выбора и организации материала — но это не значит, что любой рассказ есть плод выдумки.

Там, где я живу, есть три местные футбольные команды, вокруг которых бушуют страсти. И после матчей, в которых они встречаются, бывает любопытно сравнить спортивные репортажи нескольких местных газет. Здесь вы найдете совершенно разные мнения о том, справедливо ли поступил судья, назначив роковое пенальти, оказался ли левый нападающий в офсайде или надо ли было удалить с поля обоих дерущихся игроков либо только одного из них. Тем не менее из каждой газеты можно узнать о том, кто оказался победителем и какой был счет и тому подобное. И если бы мы считали, что журналисты все выдумывают, мы бы просто не стали покупать таких газет.

Я сделал это отступление, чтобы поговорить об историчности Евангелий — а это лишь крохотная часть сопутствующих спорных вопросов, — лишь по одной причине. Я все глубже убеждаюсь в порочности подхода к изучению Евангелий, давно уже ставшего популярным среди западных библеистов, которые предлагают нам утонченную интерпретацию текста, одновременно отметая самые существенные вещи: что на самом деле Иисус говорил и совершал по сути именно то, что об этом говорят евангелисты. Более того, недостатки этого подхода объясняются определенной причиной, прямо связанной с темой нашей книги: тем, что мировоззрение, на которое опираются эти библеисты, отметает саму возможность существования великой истины, которую пытаются передать Евангелия, но которая не вписывается в логические категории, доступные ученым. И эта истина, в рамках которой Нагорная проповедь обретает свой удивительный смысл, такова: Божье будущее вступило в настоящее в лице Иисуса и в его деяниях, так что можно уже сегодня формировать нужные привычки, нацеленные на это будущее. Если хотите, можно сказать, что это ответ Иисуса Аристотелю.

И эта цель, telos, состоит не в «счастье» (понимаемом как eudaimonia у Аристотеля), но в «блаженстве» (в том смысле, как его описывают еврейские слова ashre и baruch или греческое makarios). Именно поэтому, в частности, когда, переводя Заповеди блаженства (знаменитую серию высказываний в Нагорной проповеди, возвещающей о блаженствах), переводчик ставит вместо слова «блаженны» слово «счастливы», он лишает эти высказывания их подлинного смысла. И суть «блаженства» и «благословения» — именно это представление о божественном источнике «блаженства» отличает Иисуса от Аристотеля — заключается в том, что оно включает в себя «счастье», однако это «счастье» здесь есть следствие чего–то другого — а именно, следствие деяния любящего Бога Творца. «Счастье» — это всего–навсего состояние человека, нечто самодостаточное. В принципе человек может его культивировать, опираясь на свои собственные усилия. Но «блаженство» люди обретают только тогда, когда Бог Творец действует и в их жизни, и через их жизнь. Кроме того, блаженство наступает тогда, когда тот же Бог исполняет обетования, данные им в древности своему народу, — те обетования «завета», о которых говорят последние главы Второзакония. И именно об этих двух блаженствах — блаженстве отдельного человека и блаженстве Израиля — Иисус говорил в тех удивительных словах, которыми начинается его знаменитая Нагорная проповедь: