Том Райт - БОГ ЕСТЬ. ЧТО ДАЛЬШЕ? Как стать теми, кем мы призваны быть

Из всего этого (конечно, мы могли бы куда глубже рассмотреть эту тему) определенно следует, что в понимании Нового Завета святость народа Божьего — это важнейший компонент его широкого призвания стать светом миру. И это порождает те отличительные черты христианского поведения, те особые добродетели, которые ранее никто (за исключением, быть может, иудеев в некоторых случаях) не воспринимал как добродетели и которые Иисус и первые христиане считали путем к подлинно человеческому существованию, к той жизни, которая являет Бога Творца миру и призывает мир к поклонению. Мы уже приводили список подобных особенностей, которые мимоходом упоминал профессор Саймон Блэкберн: это смирение, милосердие, терпение и целомудрие. Все эти качества снова и снова упоминаются в Новом Завете, и именно они поражали древних язычников, столкнувшихся с первыми христианами: как может человек захотеть жить таким образом? Христиане на это отвечали и отвечают, что эти добродетели показывают и строят подлинно человеческое существование; что именно так жил Иисус, жизнь которого Духом Святым передается его народу; и что в Иисусе и во всех тех, кто разделяет его подлинно человеческую жизнь, можно увидеть отражение Бога Творца — языческий мир мог только создавать пародии на то, что было столь ясно показано в смерти и воскресении Иисуса. Этот набор добродетелей говорит о том, как выглядит Подлинный Человек. Последователи Иисуса должны стремиться стать именно такими.

Никакие слова о Боге не будут иметь веса и оказывать действие, если те, кто называют себя последователями Иисуса, не являют собой примера смирения, милосердия, терпения и целомудрия. Это не особые качества выдающихся людей, но сами одежды, в которые каждый день должно «облекаться» царственное священство. Если царственное священство призвано отражать Бога миру и возносить мир к Богу (тот мир, каким он был некогда создан Божьей благодатью и каким он снова однажды станет), это призвание необходимо в себе поддерживать, а это можно сделать только при внимательном отношении к «одежде» этих добродетелей. Христианин стремится «облечься» в них не ради эгоцентричной святости и не для того, чтобы гордиться своими достижениями, но чтобы открыть миру истинный лик Бога. В церкви люди часто делятся на две категории: одни взращивают свою личную святость, но ничего не делают ради справедливости в мире, другие ревностно занимаются вопросами справедливости, но воспринимают личную святость как лишнюю помеху для выполнения своей задачи. Это разделение, к сожалению, церковь закрепила, когда позаимствовала из культуры внешнего мира не слишком удачный набор представлений о «левом» и «правом» направлениях: «левые» говорят о «справедливости», имея в виду «либеральные» ценности, тогда как «правые» говорят о «святости», подразумевая «дуализм». От этих представлений следует решительно отказаться. Нам нужна интеграция.

Таким образом, высокое нравственное призвание христиан служит еще более высокому призванию христианского поклонения и миссии. Добродетели, которые составляют первое, жизненно необходимы для второго. Поклонение и миссия могут стать второй природой учеников Иисуса только через добродетели, плод Духа, и тогда стремление к единству и способность радоваться многообразию призваний в едином теле также могут стать второй природой. Без этого поклонение будет просто подделкой, а миссия — распространением идеологий. Чтобы отражать Божий образ, нужно научиться отражать Бога в своей жизни.

Как же этому можно учиться? Этот вопрос подводит нас к последней главе данной книги. Но сначала нам следует разобраться с перечисленными выше уникальными христианскими добродетелями: смирением, терпением, целомудрием и милосердием — и с тем, как изменилось их понимание в истории.

Сегодня, по крайней мере в западном мире, добродетель смирения получила какое–то признание. Конечно, иные философы (среди которых особенно выделяется Ницше) насмехались над смирением, называли его слабостью и бесхребетностью, считали его причиной или признаком вырождения, а не подлинного человеческого достоинства. Над смирением легко насмехаться, и его также легко имитировать — и в обоих случаях получается не слишком приятная картина. Ложное смирение столь же непривлекательно, как и откровенная лесть. (Только два раза в своей жизни я получал письма с подписью в конце «Ваш покорный слуга» — и в обоих случаях было очевидно, что автор письма отнюдь не собирается смиренно прислушаться к моим советам.) Тем не менее наша культура резко отличается от античного мира, где самореклама была совершенно нормальным явлением — где, скажем, Цицерон произносил речи о счастливой участи Рима и его новом рождении, когда он сам служил консулом, а Август написал книгу о своих великих деяниях и повелел высечь ее на камне и поместить на берегах Тибра, где ее можно читать и сегодня. Нам не нравится, когда люди ведут себя подобным образом в наши дни, и мы стремимся их одернуть. Хвастовство наталкивается на негативные отзывы в СМИ, особенно в Англии; как отметил культуролог Джордж Стейнер, для особого английского выражения «Oh, come off it!» («заткнись, хватит, не выпендривайся») трудно подобрать эквиваленты в других языках. Так что в какой–то степени христианская добродетель смирения сохранилась и в постхристианской западной культуре.