Просите, и дано будет вам

"И мне, - продолжает Людмила, - блаженная Ксения по жизни очень помогает. Постоянно ощущаю ее присутствие и тепло, от нее исходящее".

Мой родной дядя Иван Алексеевич Беляев был по специальности военным врачом. Он был удивительно красив и имел глубокую веру, смирение и кротость. Когда я училась в институте, он навещал меня, приносил гостинцы, говорил со мной на возвышенные темы и вообще одаривал меня, свою племянницу-полусироту (отец мой умер очень рано), отеческим вниманием и заботой.

В 1905 году, во время японской войны, он работал в лазарете. Там же работала молодая медицинская сестра, родственница одного генерала, тоже красавица. Она так сильно влюбилась в моего дядю, что сказала ему:

- Иван Алексеевич, если вы не женитесь на мне, я покончу самоубийством. Жить без вас не могу.

- Да я и не собирался жениться, - ответил он.

- Ну, когда вы скажете мне об этом окончательно, меня не будет в живых.

Услышав о возможности такого трагического исхода, дядя написал письмо своей матери, моей бабушке. Вот его содержание: "Мамочка, одна работающая со мной в госпитале медицинская сестра так полюбила меня, что сказала мне: если я на ней не женюсь, она покончит с собой. А я жениться совсем не хочу. Посоветуйте же мне, как выйти из такого тяжелого положения". Мать ответила сыну так: "Пожалей ее, Ваня, женись на ней". Свадьба состоялась. Но вот случилась на фронте эпидемия. Иван Алексеевич был назначен в лазарет, где лежали больные с сыпным тифом. Через некоторое время он заразился и умер. Когда это сообщение пришло к горячо любящей его молодой жене, хотя и верующей, но еще не углубленной в молитву и не познавшей Промысла Божия, она впала в отчаяние и уныние.

Сидит она как-то в комнате и вдруг видит: входит ее дорогой Ваня. Она, от радости позабыв, что он умер, вскочила.

Смотрит, он подошел к столу, взял карандаш, но держит его не так, как мы, а вертикально, пишет. Еще миг - и он исчез.

Жена схватила листок с написанным...

- Его дорогой почерк, он был у меня, я его видела. О, Боже, благодарю Тебя.

Вот что он написал: "Смерть есть к жизни возрожденье, к жизни той, где смерти нет".

До сей поры эту записочку, написанную ее мужем, явившимся после смерти, она бережет как святыню. Вера ее окрепла и углубилась.

В Москве жили в период гражданской войны две сестры, Ирина и Настя. В их квартире жила еще их приятельница Надежда. Последняя была нетверда в вере.

Настя ушла на фронт медсестрой. Там она заболела сыпным тифом и умерла.

Когда Ирина и Надежда получили горестное известие, у Надежды возникли мысли: "Вот если бы пришла ко мне Настя и сказала, есть ли что в том мире, я бы уверовала".

И в эту ночь Ирина видит во сне покойную Настю, которая говорит ей:

- Скажи Надежде: "Есть, есть, есть!"

Затем Настя исчезла.

Проснувшись, Ирина недоумевала: "Что они значат, эти непонятные слова?" Когда она передала Надежде содержание своего сна, та побледнела: она получила от Насти ответ на свой вопрос.

По мудрому Промыслу Божию Настя явилась не Надежде, а Ирине, которая не знала мыслей Надежды. Это утвердило Надежду в том, что был сон не случайным, а был прямым ответом на ее мысли, о которых не знал никто из живущих.

Я тогда был игуменом Мценского монастыря. По делам мне частенько приходилось бывать в Калуге. В один из таких приездов иду я по улице и вижу: возле большого хорошего дома стоит женщина в небрежно накинутом теплом платке, лицо бледное, и такая скорбь на нем, что я сразу со вниманием воззрился на нее, а она мне говорит:

- Батюшка, муж умирает, отойти от него далеко не могу, а его напутствовать скорее надо. Не откажите, прошу вас, зайдите к нам.

На счастье, у меня были с собой Святые Дары. Ввела она меня в дом, посмотрел я на ее мужа: совсем плох, недолго протянет. Исповедал его и причастил. Он - в полной памяти, благодарил меня со слезами, а потом сказал:

- Горе у меня большое. Я ведь купец, но подошло такое дело, что дом пришлось заложить, а выкупить не на что, и его через два дня с аукциона продавать будут. Вот теперь умираю, а семья неустроенной остается.

Жаль мне его стало.

- Не горюйте, - говорю, - может быть, Господь даст, и я вам как-нибудь помочь сумею.

А сам скорее вышел от купца да на телеграф: вызвал к себе в гостиницу одного своего духовного сына, тоже купца.