протоиерей Иоанн Толмачев - 1.Неделя Триоди Великопостной.

Фарисей — это высокочтимый учитель народа, важный книжник, знаток закона, горячий патриот, щедрый благотворитель, — человек, который тщательно избегал всякого осквернения и, так сказать, распространял вокруг себя благоухание примерного благочестия и исполнения закона. Он с важностью поднимался к храму — в своих широких воскрилиях и с филактериями на руках и, войдя в храм, стал на видном, особом месте.

Другой — был мытарь, презренный сборщик податей, слуга ненавистных завоевателей, пособник их вымогательства и хищничества. По общепринятым представлениям, он относился к одному разряду с грешниками и блудницами, и ни один фарисей не позволил бы себе быть с ним в одном доме и дышать одним с ним воздухом, а тем более соприкоснуться с ним — от какого осквернения пришлось бы омываться в семи водах. Зная такое отношение к себе со стороны народа, он незаметно пробрался в храм и стал там — случайно неподалеку от фарисея.

Оба они пришли в дом Отца Небесного, чтобы излить перед Ним свою душу, и начали молиться. При виде столь нежеланного соседства дух фарисея смутился; но в то же время это соседство дало ему благодарный материал для молитвы: как кстати подошел этот презренный мытарь, который верхом своей греховности давал яркую картину противоположности с воплощенной праведностью! И видя в этом как бы действие Промысла Божьего, фарисей начал громко [101] Выражение «сице в себе моляшеся», переданное по русски «молился сам в себе», по-видимому предполагает тихую, безмолвную молитву. Но греческий текст не дает права на такое толкование, и безмолвная молитва отнюдь не свойственна была не только фарисеям, любившим молиться во всеуслышание и напоказ, но и иудеям вообще, которые и доселе молятся преимущественно вслух. См. Матф. 6:5. молиться: « Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди — грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь .» Можно представить себе, каким презрительным взглядом при этих последних словах фарисей сверкнул в сторону несчастного мытаря! Он пришел молиться, но при виде этой воплощенной греховности ему уже не о чем молиться: в сравнении с ним он воплощенное совершенство, сама праведность, облачившаяся в широкие воскрилия, и потому ему остается только благодарить Бога, что он не таков, как прочие люди. По своему благочестию он стоит неизмеримо выше всех других людей, не говоря уже об этом жалком, презренном у людей и отвергнутом у Бога мытаре, который от стыда не смеет поднять даже глаз и от угрызений совести ударяет себя в нечестивую грудь. И довольный собою, фарисей начал по пальцам перечислять дела своего благочестия, как бы желая этим осязательно доказать самому Богу свое неотъемлемое право на оправдание, как залог вступления на лоно Авраамово. « Пощусь два раза в неделю », перечислял он; « даю десятую часть из всего, что приобретаю », и конечно, упомянул при этом, что десятину дает даже с мяты, аниса и тмина (Матф. 23:23). [102] Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Этим самохвальственным кощунством и кончилась вся его молитва. [103] Замечательно, что подобные же молитвы встречаются в Талмуде. Так, одному раввину приписывается следующая молитва: «Боже, благодарю Тебя, что Ты положил мою часть с теми, которые заседают в академии, а не с теми, что сидят по углам (менялы и торговцы). Я встаю рано и они встают рано, но я встаю рано для слов закона, а они для корысти. Я тружусь и они трудятся: но я тружусь и получаю награду, а они трудятся и не получают награды. Я бегу и они бегут: но я бегу к жизни будущего мира, а они бегут к бездне погибели». См. у Эдершейма, II, стр. 291. Ни единого искреннего вздоха не вырвалось у него из груди, ни единого слова покаяния не проронили его гордые уста, и еще раз презрительно сверкнув в сторону мытаря, той же высокомерной поступью вышел из храма, звучно опустив, конечно, при этом и свой золотой или серебряный сикль в сокровищницу храма, — в посрамление все тому же мытарю, как сборщику этих сиклей с народа Божьего для сокровищницы нечестивых язычников.

Когда фарисей изощрялся таким образом в кощунственном самохвальстве перед Богом, в укромном уголке, весь погруженный в созерцание своей греховности стоял и молился мытарь. Он был великий грешник. Будучи сыном Авраамовым, наследником обетований, он изменил своему народу и своему Богу. По бедности или преступной алчности он поступил на службу к тем компаниям откупщиков, которые, взяв у римского сената на откуп подати с завоеванных народов, с лихвой взимали их, беспощадно вымогая и выколачивая свои барыши. Поступая на такую службу, он должен был порвать все узы родства и дружбы и превратиться в бессердечное орудие беспощадного вымогательства. И сколько слез было пролито бедным, угнетенным, беззащитным народом, отдавшим бездушному сборщику свое последнее, добытое кровавым потом, достояние и сбережение, сколько разорения внесено было им в дотоле благоденствующие семейства! Бурей пронеслись по его душе эти мрачные воспоминания, и теперь перед лицем всевидящего Бога он стоял как бы объятый всесожигающим огнем правосудия Божьего. Он не смел даже поднять своих глаз к месту страшного присутствия Божьего, и в неудержимом порыве охватившего его чувства раскаяния лишь судорожно бил себя в грудь и с подавленным воплем взывал: « Боже! будь милостив ко мне, грешнику!»