Данный тип философского осмысления направлен прежде всего против научно–эмпирического, рационалистического познания Церкви, человека и природы (мира). В контексте мысли отца Павла этот тип философствования не противостоит благодатному церковному богословию, но сопутствует ему как вводная ступень.
В основе этих определений отца Павла лежат не рационалистические псевдобогословские построения, а живой религиозный опыт и благодать священства. Способность узрения в земном небесного, в тленном—нетленного, во временном— вечного, в видимом—невидимого, в «телесном» — «одушевленного», в низшем—высшего, причастность тайне соединения духа и плоти, коренящейся в догмате боговоплощения, можно определить как мистичность. Существенно, что мистические интуиции отца Павла, запечатленные им во свидетельство в данном труде, находят себе подтверждение в опыте православных подвижников.
Вот, например, рассказы об одном из современных нам старцев, схиархимандрите Виталии (1928—f 1 декабря 1992). «Я помню его наставление о том, с каким благоговением надо относиться к Престолу Божию, —вспоминает архимандрит Платон (Игумнов). — Он говорил, что это нечто живое, одушевленное и прикладываться надо к нему как к живому телу. Престол в храме—это тело Христово». [19] О жизни схиархимандрита Виталия. М., 2002. С. 83.
«Как и преподобный Серафим Саровский, батюшка (Виталий) придавал особое значение свече, возжженной за человека перед святым образом. Большие ровные восковые свечи, сделанные им самим, стояли на специальных железных подносах и перекладинах. Они никогда не затухали в его комнате; и даже в сильную жару, когда от огня стоял чад и трудно было дышать, он не позволял их тушить. Он часто писал в письмах: «За всех вас свечи молятся». И сила горящей свечи в батюшкиной келии не раз спасала людей от смертельной опасности. По свече отец Виталий мог распознать душевное состояние человека: ровно, спокойно горит или чадит. А бывает, огонь подрежется—и погаснет. Тогда батюшка усиливал свою молитву за этого человека» [20] Там же. С. 110.
.
Следуя традиции русской религиозной философии, отец Павел Флоренский духовное начало женственности связывал с почитанием Третьей Ипостаси Духа Святого, облагодатствовавшего Пресвятую Деву Богородицу, а духовное начало мужественности связывал с почитанием Второй Ипостаси Бога Слова, Логоса. Почитание Духа Святого связывалось также с творческим вдохновением, художеством, а почитание Логоса—с осмысленностью, разумностью научной деятельности. Но еще значительно ранее протоиерей Александр Горский, ректор Московской духовной академии, развивал концепцию святого Григория Богослова о том, что в Ветхом Завете преимущественно действует (открывается) Ипостась Бога Отца, в воплощении — Ипостась Бога Сына, а после Пятидесятницы—Ипостась Духа Святого [21] См.: Столп и утверждение Истины. М., 1914. С. 134—136.
. Думается, что концепция святого Григория Богослова — отца Александра Горского сродни концепциям отца Павла Флоренского, который связывал Киевскую Русь с началом божественной восприимчивости мира, почитанием Богородицы как вместилища Духа Святого и художественным символом Софии — Премудрости, Художницы Небесной, а Московскую и Петербургскую Русь связывал с началом божественного воплощения, оформления, почитанием Христа Спасителя и художественным символом Пресвятой Троицы (см. работу «Троице–Сергиева Лавра и Россия» [22] Священник Павел Флоренский. Соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 352—369.
). Можно, конечно, оспаривать, насколько допустимы подобные философские и историософические концепции, так как Единосущее Пресвятой Троицы выражается в том, что все Три Ипостаси имеют единую волю, единое действие; так как Вечносущий Премирный Превышеестественный Бог не может являться в Своих Различных Ипостасях началом ни женственного и мужественного, ни вдохновенности и разумности. Можно признать, что время не оправдало подобных концепций, они не приблизили православную философию к догматическому учению Церкви, а скорее удалили. Но когда в части V «Семь таинств» отец Павел пишет: «Но степень восприятия Личности Его (Духа Святого) — в разных случаях различная, от неопределенной и смутной надежды и радости о Господе и до ощущения ипостасности этой «Женственной» Ипостаси Божества» (с. 155 наст, изд.), совершенно очевидно, что он не «революционизирует» богословие, внося женское и мужское начала в Божество, а лишь неудачно выражает все ту же концепцию об особом почитании Пресвятой Девы Богородицы, Второй Евы, как Благодатной приятельницы Духа Святого.
Читать дальше