Борис Михалев - Ницшевский Заратустра

57. "Я - доискиваюсь основы: - что до того, велика ли она или мала? Называется ли она болотом или небом?"

Кому безразлично, что есть основа, обязательно найдет болото. К небу надо изначально стремиться - до всякого поиска.

58. "Совестливость духа моего требует от меня, чтобы знал я что-нибудь одно и остальное не знал".

Совестливость требует знать не что-нибудь, а нечто конкретное. Чем в большей степени, разумеется, тем лучше, но познание всего остального (если речь - не о страстях) с этим главным процессом в противоречие не вступает.

59. "Когда он был молод, этот Бог с востока, тогда был он жесток и мстителен... .Но наконец он состарился, стал мягким и сострадательным... .Так сидел он, ...усталый от мира, усталый от воли, пока наконец не задохнулся от своего слишком большого сострадания".

Для отождествляющих Бога с его отображением в общественном сознании Он бывает молод, зрел, стар. Сострадание - пренебрежение "я" внешним ради "я" внутреннего, знающему лишь первое, равно, как Бога, рождающегося и умирающего в душах людей (что нисколько собственно к Богу не относится) - самоубийство. Оба рассмотренных образа, относительно истинных Личности и Всевышнего, видятся достигшим вершины мировоззрения - точки слияния "я" и Бога в полноте и неизменности - за пределами пространства и времени, солнечными зайчиками относительно солнца.

60. "Как же сердился он на нас,... что мы его плохо понимали! ...если вина в наших ушах, почему дал он нам уши, которые его плохо слышали." Зверь устроен так, что ему не требуется понимать (повиновение). Человеческое право на решение от свободы не слышать истину неотделимо. При обратном же желании и усилиях уши, данные Им, не подведут.

61. "Человек любит себя самого, - ах, как велико должно быть это себялюбие! Как много презрения противостоит ему!"

Много любви и презрения может быть соответственно к себе внутреннему и внешнему, или наоборот. Если рассматривать оба отношения в приложении к одному из компонентов, величие первого с неизбежностью требует малости второго.

62. "От них отступает враг их, дух тяжести. Уже учатся они смеяться сами над собой".

Легкость достигается не смехом, а работой над собой. Легкомыслие усугубляет тяжесть.

63. ""Ты... молишься ослу здесь, как Богу?" - "... Лучше молиться Богу в этом образе, чем без всякого образа. ...Тот, кто говорил "Бог есть дух", - тот делал до сих пор на земле величайший шаг к безверию"".

Для сильно загрязненного сознания трудно молиться духу. Однако, не всякий образ может быть полноправным представителем последнего. Лишь отвечающий определенным требованиям. Пропустить и преломить свет способна, например, стеклянная призма, но не камень.

64. "Игра в кости не удалась вам. ...не удалось великое".

Грешен, следовательно, мелок - кто хотел, но не получил удачи. Чистому она идет в руки сама, но величие его - в пренебрежении к ней.

65. ""Для ближнего" - это добродетель только маленьких людей... у них нет ни права, ни силы для вашего эгоизма!"

Эгоизм сильных - духовный ("для ближнего" - внешний инструмент внутренней цели), слабых - поверхностный (противопоставлен самоограничению), плотский. Великая добродетель - не другая, а большая, относительно маленькой.

66. "У кого слишком много духа, тот может сам заразиться глупостью".

Мысль - промежуточная стадия между глупостью и совершенством, оба из которых - ее отсутствие. В первом случае - нет возможности ничего понять, во втором - все понято.

67. "Я... ищу счастья на земле. ...Если мы не вернемся назад и не будем как коровы, мы не войдем в Царство Небесное."

Счастье - целостность. Земное оно для каждого - в качестве одного из фрагментов совокупности - коровье. Полнота Царства Божьего - раскрытая в себе, найденная в глубине - на самом дне личности. Войдет туда лишь отвергший внешнее соединение как путь к гармонии.

68. "Вы страдаете собой, вы еще не страдали человеком."

Самое благородное страдание - собой. Но не как человеком, а как личностью.

69. "Толпа... криводушна по невинности".

Виновность одурманена грехом. Поэтому нет ничего кривей ее прямоты. Невинность отличается возможностью не лгать. Делает она это или нет другой вопрос.

70. "Этот венец смеющегося, этот венец из роз, - я сам возложил на себя этот венец, я сам признал священным свой смех. Никого другого не нашел я теперь достаточно сильным для этого."

Никто не может повлиять на мою самооценку и представление о священном. Даже если он будет сколь угодно силен! Я признаю исключительно внутренний характер происхождения истины, строго вертикальную траекторию ее прохождения в разум. При этом чужд авторству. Я ничего на себя не возлагал - лишь утвердил изначально возложенное. Поверхность у каждого своя, дно - единственное.