Вадим Рабинович - Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

Всех вас вместе соберу,

Если на чужбине

Я случайно не помру

От своей латыни,

Если не сведут с ума

Римляне и греки,

Сочинившие тома

Для библиотеки,

Если те профессора,

Что студентов мучат,

Горемыку-школяра

Насмерть не замучат,

Если насмерть не упьюсь

На хмельной пирушке,

Обязательно вернусь

К вам, друзья-подружки.

Этому только еще предстоит учиться на ученого.

Буквы буквами, но вино вином. Раствор чернильных букв в вине - не лучший напиток для этого развеселого школяра. Бахус и Шахус, упорядочивающие буквы, идут вместе, хотя и поглядывают друг на друга. Взаимно отражаясь, подправляя друг друга. Но и там и там - та же Schola: этимология и в самом деле - с самого начала - двоится. Двоится, готовая раздвоиться, эта школа. Но не раздваивается, потому что otium и negotium противопоставят себя друг другу много позже - в новые времена. Хотя вагантское школярство - трещина в фундаменте средневековой учености. Вновь XIII или почти XIII век!

Двойное бытие школы, оказывается, коренится в разномыслии слова. Единственного слова, объемлющего всю жизнь, целиком ее всю, понятую как "педиа" (воспитание), или, как сказали бы византийцы, "энкиклиос педиа" всеохватное воспитание; но в каждом своем деятельном шаге - практическое, здравомысленное. И тогда зубрежка, как потом окажется, школьная буквалистская ученость, тоже пойдет в дело - в виде гигантского законсервированного учительско-ученического корпуса. Может быть, и в самом деле дорогой подарок средних веков новым векам: средневековое масло всяческой учебы, которое действительно можно мазать на хлеб энтээровской науки. Хотя и это до поры. А иначе, почему тогда все так озабочены сейчас реформотворческим движением нашей школы? Но... еще раз Честертон: "Если XVIII век был веком Разума, XIII век был веком здравомыслия. Людовик [IX] говорил, что излишняя роскошь в одежде дурна, но одеваться надо хорошо, чтоб жене было легче любить вас. Сразу чувствуешь, что в то время речь шла о фактах, а не о вкусах. Конечно, там была романтика; Людовик не только умно и весело судил под дубом - он прыгнул в море со щитом на груди и копьем наперевес. Но это не романтика тьмы и не романтика лунного света, а романтика полуденного солнца". Ибо все ученое научение - только здравого смысла ради, который внятен только выученному. Но только ли выученному?

Свет смысла - просвет... Просвещающее (не в смысле XVIII века, конечно) научение. Но сначала - организационные формы этого научения.

Еще раз тот же вагант:

Во французской стороне,

На чужой планете,

Предстоит учиться мне

В университете.

Итак, университет. И то, скорее, как итог собственно средневековой учености, пребывающий уже за ее пределами, хотя ее же и поясняющий. Но прежде монастырь. А потом, после университета, и цех, и сообщество тайновидцев, и просто школа... И все это - тоже внутри и чуть после. Но что же делать, если время работает без перерыва?!

Как бы там ни было, но сначала - и в самом деле организационные формы средневековой, высвечивающей средневекового человека учености. Но лишь в той мере, в какой это нужно для вхождения в суть нашего дела.

ИЗ РАЗГОВОРА для упражнения мальчиков в латинской речи, составленного впервые Эльфриком в начале XI века, а затем распространенного учеником его Эльфриком Батой:

"... Наставник: - О чем хотите вы говорить?

Ученики: - Что нам заботиться о том, что мы будем говорить, лишь бы речь была правильная, а не бабья болтовня и не искаженная... ".

Или из письма Абеляра (XII век) к Элоизе: "Те, кто теперь обучается в монастырях, до того коснеют в глупости, что, довольствуясь звуками слов, не хотят иметь и помышления об их понимании и наставляют не сердце свое, а один язык... и что может быть смешнее этого занятия - читать, не понимая?.. Ибо, что осел с лирой, то и чтец с книгой, когда он не умеет сделать с ней того, на что она назначена".

А вот из биографии некоего ученого человека: "Шутки и скоморошества разных лиц в комедиях и трагедиях, над которыми обыкновенно разражаются непомерным смехом, он читал со всегдашней своей серьезностью. Содержание он считал совсем не важным, формы же слов и оборотов за самое главное".

И еще к сему. Из описания забот Карла, данного анонимным монахом из Сен-Галленского монастыря, о безошибочном чтении богослужебных книг: "И таким путем он добился того, что во дворце все отлично читали, хотя и без понимания". Чтение ради чтения. Понимание - дело десятое. Зато техника чтения - первейшее дело.