протоиерей Александр Мень - Магия, оккультизм, христианство - из книг, лекции и бесед

Астрология возможна как наука. Тогда она говорит о том, что на нас влияет космос — материально и, возможно, духовно. Но она может стать и суеверием. Каким образом? Вот в статьях Глобы очень правильно сказано, что когда человек считает, что астрология его связала по рукам и ногам, что он уже детерминирован, что никуда не денешься, что выбора нет, вот тут начинается суеверие, <���…> начинается рабство.

Не исключено, что кроме влияния наследственности, кроме <���…> различных физических <���факторов> на человека влияет и космос. Но это вовсе не значит, что человек — раб. Как человек, который имеет тяжелый характер, может стать святым, как человек, который ленив, может в конце концов побудить себя к творческой деятельности, так любой из нас свободен — свободен все–таки выбирать свою жизнь с Богом, бороться. Иначе это будет капитуляцией перед роком, перед судьбой, будь это звезды или наследственность. И мы будем кивать, что «во мне проснулся мой злой дядюшка»… Как в известной сказке Шварца, когда король говорил: «Вот сейчас во мне заговорила моя тетка, исключительно злая женщина». Значит, мы уже ни за что не отвечаем, мы на самом деле оказываемся просто марионетками в руках различных сил, в том числе и созвездий.

Вы говорили, что в христианстве нет понятия судьбы. Но Бог может смотреть на мир с некой точки зрения над временем, следовательно, видеть его прошлое и будущее. Как бы Вы объяснили это противоречие?

Это вопрос очень хороший. Но я должен вас предупредить, что на одной чистой логике здесь невозможно стоять. В нашем измерении (попытайтесь проникнуть!) — в нашем измерении действует свобода, нет жесткого предопределения. Но в другом измерении видно все. И эти вещи интегрировать одной формулой нельзя. Так действует принцип дополнительности в физике, так действует он и в теологии. Принцип дополнительности утверждает, что нельзя некоторые вещи описать одной формулой.

Почему Церковь осуждает занятия спиритизмом?

Мы с вами уже говорили о том, что люди, пережившие клиническую смерть, видели ближайший план бытия. Я знал одного ученого, который записал пунктуально, добросовестно, как с ним произошел непроизвольный выход в астральный план <���…>. Это было очень неприятное ощущение. Есть люди, которые усваивали практику восточных мудрецов и могли достигать произвольного выхода в астрал, — опасное упражнение. Так вот, многовековой опыт показывает, что этот соседний с нами план не только таинственен, но и опасен, обманчив, труден для человека и что Творец недаром его от нас закрыл.

Он открывается человеку или в состоянии очень большой святости, или в состоянии безумия, когда «стенка» ломается и вдруг что–то прорывается. Человек должен быть огражден от этого. Как мы ограждены от черной бездны космоса голубым куполом тверди небесной, так мы ограждены от таинственного, опасного для нас, в чем–то страшного и туманного мира — астрального. Контакт с этим измерением рождает всевозможные феномены, которые поражают воображение человека. И тут чаще любопытство, порой добросовестная любознательность бегут впереди наших достижений.

Человек стремится исследовать эти области, но мы ставим вопрос: «Готов ли человек к этому?» Он оказался не готовым исследовать даже структуру атома, потому что обратил его против себе подобных. Так не опасно ли человеку вторгнуться в такую сферу, чтобы выпустить неких демонов? Есть экология природы, но есть и экология духа. Вот почему Церковь возбраняет человеку заниматься спиритизмом и всевозможными оккультными вещами. Почему? Только чтобы подавить его любознательность? Нисколько. Наоборот, любознательность поощряется, наука для Церкви есть познание Божиих тайн. Но мы не способны без тяжких последствий для себя и для общества проникать в эти сферы. Это не табу, это не слепой запрет, а это предостережение христианства: мир не готов к познанию этих тайн.

Есть ли связь между идеями Бердяева и философскими взглядами Рериха? Если да, то в чем?

Тут довольно большая противоположность. Бердяев был самым крупным русским критиком теософии, антропософии и всех оккультных доктрин. На русском языке нет более сильной критики. Он считал, что вся теософия, во всех ее проявлениях, неантропологична. Он говорил, что в теософии так же мало Бога, как в антропософии мало человека, потому что теософия подменяет Бога безликим каким–то Началом, а антропософия разделяет человека на ряд измерений, бесконечных перевоплощений — в конце концов личность исчезает. Поэтому он считал всякий оккультизм антиперсоналистическим, то есть противящимся личности.