Сергей Зарин - Закон и Евангелие по учению Господа в Евангелии Матфея гл. V, ст. 13-48

В действительности Христос «исполнил всякую правду» (Мф. III:15), добровольно подчиняясь не только всем предписаниям закона (Галат: VI, 4), но и тем обычаям, которым следовали его современники; так, Господь принял крещение от Иоанна, которое совершалось Предтечею по особому указанию свыше (Иоан. I:33) и в согласии с древними пророчествами (Иезек. XXXIV:25), как символ принятия на себя грехов людей. И те случаи, кои считались, напр., нарушением субботы, в действительности, как объясняет Сам Господь, имели свое оправдание в Писании и вполне соответствовали самой цели и назначению субботнего дня, ибо «достоит в субботы добро творити» (Мф. XII:12), спасать гибнущего человека (Мрк. III:4). Христос в подобных случаях ни мало не нарушал закон, а лишь не считался с теми предрассудками, кои покоились на поверхностном, внешне формальном понимании Божией заповеди. Христос же разумел и исполнял заповеди в их подлинном смысле и глубочайшем внутреннем значении, причем «ни одна иота или черта», ни одно событие или веление закона не оставлялось без внимания — в целях уяснения истинного смысла и подлинного значения Божия повеления. Господь предполагает как самопонятное, что ученики Его будут продолжать участвовать в храмовом культе (V, 23–24), как и Сам Он не только обычно посещал храм, как «храм молитвы» (Мф. XXI:13), но и «ревновали» о нарушении его святости и благолепия (Иоан. II:17). Пред Своими страданиями Господь в узаконенное время вкусили пасхального агнца, закланного узаконенными образом священниками в храме (ХХVИ, 17–30). И первохристианская иерусалимская община, во главе со своими духовными вождями, продолжала держаться храма и его культа, пока она оставалась в Иерусалиме, и не принципиально богословские, теоретические соображения и основания, но разрушение храма и прекращение священства и культа положили конец указанному отношению к ним со стороны иудео-христиан. Но все же, иудео-христианство, хотя и признавшее свободу от закона языко-христианской Церкви, образовавшейся главным образом миссионерскими трудами св. апостола Павла, — продолжало и по разрушении храма придерживаться обрезания, соблюдения субботы, пока это направление можно проследить в истории (см., напр., Евсевия Церк. Истор. III, 27, 5). Только таким способом могли христиане из иудеев сохранить свою национальность, и если они считали такое поведение своею обязанностью, то это было естественным следствием их веры в будущее обращение ко Христу своей нации, вместе с восстановлением ее духовного значения для всего мира (сравн. Матф. XXIII:39; Ричл. XI, 13–32). И если исполнена обрядовых предписаний закона стечением времени совершенно прекратилось в христианстве, то, конечно, это совершилось лишь потому и постольку, поскольку Ветхий Завет выполнил, «исполнил» свое подготовительно-прообразовательное значение, и отдаленная «тень» грядущих лиц и событий сменилась самою реальною действительностью. Изображение уже совершившейся тайны искупления в христианском культе собственно должно было получить уже иной — более совершенный и духовный — характер, по сравнению с сеновным предизображением грядущего искупления в ветхозаветном культе. Но и из последнего удержано все наиболее ценное и полезное, не утратившее своего значения и для новозаветного человечества.

Переходя к уяснению того, как Господь «исполнил» религиозно-нравственные предписания закона и вообще Ветхого Завета, следует, прежде всего, указать, что, по учению Христа Спасителя, Ветхий Завет представляет собою не собрание отдельных, разрозненных, предписаний и правил, лишенных тесной внутренней взаимной связи, так что являлась бы возможность по произволу некоторые части «закона» признавать обязательными, другие же считать не имеющими значения и силы. Не только через Моисея, но также через пророков Осию и Исаию Бог открывал избранному народу Свою волю и давал Свои повеления и предписания, уясняющие религиозно-нравственные обязанности народа (Матф. IX:13; XII, 7; ХV, 7–9), и та и другая часть или сторона закона, то или иное предписание его и правило должны быть рассматриваемы и привлекаемы не изолированно от других, каждая в отдельности, но в связи и с точки зрения целой, засвидетельствованной Ветхим Заветом, истории откровения, — чтобы уяснить себе подлинную мысль и волю Божию. Некоторые ветхозаветные предписания, «заповеди» и узаконения, по ясному указанию Самого Христа Спасителя, выражали собой собственно не идеальную норму поведения и жизни, а лишь допускали временный компромисс, в виду «жестокосердия», нравственной грубости и неразвитости народа, предлагали только минимальные требования, во избежание худшего. В таком случае Господь, указывал на необходимость возвратиться к исполнению воли Божией — так, как она была выражена «искони», «изначала» (Мф. XIX:3–8). Но в ветхозаветном законе вообще был элемент некоторой условности (ср. Евр. I:1). «Закон"" был «свят, и заповедь его была «свята и праведна и блага» (Римл. VИИ, 12), но в них не был выражен религиозно-нравственный идеал во всем его совершенстве (ср. Eвр. V ΙΙ, 19); воля Божия не была выражена здесь во всей ее «полноте» (ср. Евр. ИИ, 1–3) [13] См. и у проф. Н. Н. Глубоковского, Ходатай Нового Завета. Экзегетический анализ Евр. 1 -5 (Сергиев Посад. 1915 г.), стр. 14–15: «через Сына мы должны получить наивысшее откровение, — не просто завершительное для всего предшествующего, по согласию с последним, но и абсолютно заключительное, по увенчанию его, раз не может быть ничего лучшего по сравнению с явлением Отца в Сыне (Мф. XI :27. Лк. X :22. Иоан. I :18. VI, 46. Χ IV, 9)». ). Закон имел в виду преимущественно воспитание человека, как члена теократического общества, в наличных конкретных условиях национальной и культурно-исторической среды, и регулировал главным образом его внешнее поведение. До самых основ его внутренней личной жизни закон простираться не мог, ибо здесь требовалось коренное перерождение человеческой личности, оживление и усиление его духовного начала (Рим. V ΙΙ, 14–25). Сущность всего ветхозаветного откровения составляли заповеди о любви к Богу и ближнему (Мф. XXII:37–40), но раскрыты они здесь преимущественно со своей отрицательной стороны, как запрещение «делать ближнему зло» (ср. Римл. XIII:8-10) и предостережение — не прогневлять Господа своими грехами и нечестием. Любовь, как положительно-творческая сила, без всяких ограничений, как сила полного и безусловного самоотречения, — заповедана только Христом Спасителем, ибо только Он в бесконечном совершенстве и безусловной полноте Сам осуществил такую Божественную любовь, как «заповедь» Бога Отца (Иоан. XV:9-13). Заповедь о любви, будучи заповедью древнею по своему существенному содержанию, является не менее и «новою» по совершенству своего раскрытия и абсолютности своего требования (1 Иоан. II:7, 8, ср. ев. Иоан. XIII:34). И другие «заповеди», раскрывающие с различных сторон основную заповедь о любви, естественно должны были получить — и действительно получили — в учении Господа более углубленное и совершенное истолкование, окончательно исчерпывающее всю их энергию, с точки зрения безграничности и совершенства требования любви. Совершенная христианская любовь даже «не мыслит зла» ( οὐ λογίζεται τὸ κακόό ν1 Кор. XIII:5), и с нею несовместимыми оказываются первичные и еле заметные движения мысли и чувства человека, имеющие тенденцию так или иначе нарушить благосостояние ближнего. Равным образом и чувство благоговения к Богу столь глубоко и ясно, что христианин не только не клянется ложно, но не дерзает и вообще употреблять имя Божие для клятвенного удостоверения в своих житейских делах и обыденных отношениях. В духе совершенства и безграничности заповеди о любви Христос и раскрывает на конкретных примерах содержание некоторых ветхозаветных заповедей с 21 ст. V-й главы Ев. Мф. И совершенно понятно, что запрещение «гневаться напрасно» не отменяет заповедь: «не убивай», а представляет лишь ее дальнейшее логическое и этикопсихологическое раскрытие, доведение мысли до конца, до последних выводов, когда без остатка исчерпывается вся ее энергия и фактически достигается лишь частично и предварительно намечавшийся ею идеальный порядок, и т. д. И, конечно, указанное истолкование заповедей и предписаний закона не есть их разрушение, ослабление, объявление излишними или необязательными, а напротив, является их довершением, раскрытием до конца заключающейся в них мысли (ср. значение πληρόωу Мф. XXIII:32). И если все подобные заповеди возводятся Иисусом Христом к их высшему, более глубокому и совершенному разумению, то, конечно, эти заповеди не «приходят» без Того, чтобы не «исполниться», не «сбыться [14] Ἓ ως ἂ ν παρέλθ ῃ ὁ οὐρανὸς καὶ ή γῆ подобно ἕ ως συντελείας τ o ῦ ἰῶν o ς Μ ф. ΧΧ V ΙΠ , 20 — отмечает исключительно предел времени, до наступления коего мысль, содержащаяся в главном предложении, сохранить свою значимость; тогда как ἕ ως ἂ ν πάντα γενηται — указывает на цель, которая непременно должна быть достигнута. Если другие учреждения и порядки с течением времени придут в упадок и будут заменены другими, даже и не достигши своей цели, и именно потому, что они ее не достигли, то никакая самая малейшая составная часть закона не придет в упадок, не получивши своего «исполнения», не достигши своей цели. .