Елена Богушева - О воспитании мальчика в неполной семье верующей матерью

С кличками было иначе. Болезнь переименовывать себя и других началась по приезде домой из православной школы, на очередных каникулах. Вдруг замечаю, что Ваня — уже не Ваня, а Андрей — не Андрей. Более того, нечаянно слышу (а дети по-прежнему часто приходят к нам в дом), как они совещаются в выборе «достойной» клички друг для друга. Нет, это не было игрой «в индейцев». Речь шла о повседневной замене своего имени на кличку Дети разошлись по домам, а Илья самозабвенно писал на листке бумаги, как теперь кличут его товарищей и его самого.

Я незаметно включилась в его занятие. «О,— говорю,— как интересно! Вы все себе собак завели? А где их содержите?» Нет. Сын пояснил мне, что напротив каждого имени не имя собаки, а клички приятелей. Тогда я поинтересовалась, что за игра такая, как называется: «собачья стая»? «Свора»? Или еще как? Если у каждого теперь кличка —то, значит, новая игра как-то связана с собачьими ролями. Ах, снова нет. Я очень долго делала вид, что не понимаю, как собачьи клички связаны с именами детей. Сын сердился и негодовал на мою «непонятливость». Я поинтересовалась какая же теперь у него кличка? Такая-то. А почему не Тузик и не Шарик, впрочем, и Джим, и Бим, и Рекс тоже неплохо звучит. Вот к примеру, нужно будет мне его домой позвать, посвищу, покричу: «Шарик, Шарик, на-на-на!»— и он, как и местные собаки, прибежит на мой зов. Очень удобно.

Опять начались оправдания, что, дескать, все сейчас так поступают все так играют. Ну и что? Есть ли кто-нибудь из этих «всех» верующий?

Кто из «всех» ходит причащаться? Кто из «всех» знает о своем Ангеле-хранителе, о Небесном своем Покровителе? Вот видишь, практически никто. Но ты-то знаешь. И имя святого пророка Божия Илии попираешь, и меняешь его на прозвище, достойное разве что бессловесных животных. Постепенно кличек не стало. Более того, следуя моему примеру, всех своих друзей он стал называть полным именем, независимо от возраста: Анатолий, Николай, Андрей, Василий (даже если тем и по пять лет), а мальчикам это очень нравится. Я же стараюсь почти всегда обращаться к молодым людям «на Вы». Они подтягиваются, серьезнеют делаются взрослее в собственных глазах.

Я всегда запрещала сыну драться. Убеждала его в том, что дерутся только глупцы, умные же люди всегда найдут способ договориться. Не получается договориться — уйди от драки. Пока он был маленьким, то до драк дело не доходило, может быть, он просто трусил, ведь росточка-то невеликого, да и худенький. Но он стал подрастать, и собственная весовая категория его уже перестала смущать. Обычная мальчишеская драчливость стала неукротимо рваться наружу.

Стал проситься (будучи еще в светской школе), чтобы я записала его в секцию единоборств. Аргумент один: если кто «полезет», то дать «сдачи». Не записала. Объяснила, что оружие, находящееся в руках, непременно когда-либо да выстрелит Так же и здесь: искусство борьбы однажды должно быть востребовано.

И если сейчас ты спокойно минуешь драки, то, владея борьбой, ни за что их не избежишь. Бес смутит тебя, ты не сможешь удержаться и начнешь демонстрировать свое умение, и обязательно найдется тот, кто окажется ловчее и сильнее тебя. И тогда — прощай буйна головушка. А кроме того, восточные единоборства — это не только боевые искусства, это, прежде всего, религия, зачастую атеистическая, нехристианская, богоборческая. Нужно будет поклоняться идолам, произносить определенные заклинания, якобы помогающие в наборе силы и приобретении ловкости. Так что, сам понимаешь...

Правда, проснувшаяся драчливость проявлялась своеобразно: для того, чтобы окончательно спровоцировать Илью на драку, нужно было затратить неимоверные усилия, он свирепел не вдруг и не сразу. А когда и раздражался, то Только обещал обидчику наподдать, но рук не распускал. Прибегал домой, и на меня (на мой слух) обрушивался целый каскад приемов, которыми сын собирался напотчевать неприятеля. Он упрямо снаряжался на предстоящую битву: выбирал палки потолще (а я их отбирала), заряжал пластмассовыми пульками пистолеты (а я разряжала); приготовления и оснастка происходили довольно долго, с неугасающим пылом под мои ворчание и негодующие высказывания.

В конце концов, мне как-то удавалось усмирить сына. Но все дело в том, что поводов для возникновения «военного противостояния» находилось все больше и больше. Когда сын приходил пышущий гневом и начинались обычные приготовления, я спрашивала его, почему он приходит сердить меня своими сборами, а не дерется сразу, если уж так зол? Однажды сын мне признался (после предварительного «холодного душа»), что ему жалко ударить обидчика, просто даже рука на человека не поднимается. Но распалять себя все же продолжал.