Неофит Кипрский: Сочинения

7. И сказав это и показав на крючке обмана приманку, исполненную смертоносного яда, злой сеятель сгубил монаха. Потому что, как невозможно, чтобы вырванное с корнем дерево виделось высящимся к небу, как невозможно представить себе, чтобы звезды сияли внизу на земле, так нет ничего опаснее и губительнее, чем с доверием принимать сатанинские видения и уловки и прельщаться ими. Этот же монах, вместо того, чтобы приготовиться к тому, чтобы потребовать от пришельцев верных доказательств того: прельщают ли они его или же, действительно, говорят истину, — еще более окрылился в стремлении к получению Божиих даров и к высокомерному обдумыванию, чем ему достоит гордиться или, лучше сказать, безумствовать. Затем, как ему было обещано, на следующую ночь к нему пришла преждереченная окаянная тройка, и как невозможно увидеть, чтобы река противоестественным образом текла из низлежащих мест наверх, так и при такого рода видениях и обольщениях невозможно увидеть или услышать что — либо правое и полезное; — и подтвердив сказанный ими обман относительно предвозвещенных ему предметов, и найдя, что монах доверчив и не потребовал от них никакого подтверждения (истинности всего того, что они говорят), они уже поставили ему опасное и губительное и поистине достойное их злодейства требование, именно: указывая на честную и пречистую икону Божией Матери, они — о, какая прелесть и какое безумие! — сказали ему: «Больше не кланяйся и не молись Ей, как Матери Христовой: потому что заблуждаются кланяющиеся Ей и почитающие Ее как Богородицу: потому что для такого и столь великого как — Христос, невозможно было быть рожденным женщиной и женщину называть «Матерью». Это самое и Христос имеет тебе подтвердить, когда завтра в поздний час придет к тебе».

8. Поскольку же оные обольстители и сквернейшие бесы, говоря так, привели брата в исступление ума, то он не оказался в силах, — увы мне! — что — либо вообще возразить им на это, ни вспомнить пророческие слова, ни апостольские возвещения, ни постановления боговдохновенных Соборов, именующих Ее совершенным выражением: «Богородицею» и Воззванием нашего рода из пленения. И не вспомнил он того, что Господь, вися на кресте, как заботящийся о Своей Матери, вверяет Ее иному сыну: — Иоанну Богослову; и как от Сына Божиего избранная в отношении Своего положения и как соединенная со Своим возлюбленным Сыном, Она непрестанно пользуется неотъемлемой от Нее материнской честью; все это забыл оный монах и потому безумно внял губительнейшим словам бесов.

9. Затем опять в грядущую ночь обманщики пришли к обольщенному ими; и как невозможно из мякины приготовить тесто и сделать хлеб, так и здесь ничего хорошего не могло произойти. И сказали ему: «Воскури фимиам: ибо грядет к тебе Христос». Затем, после того, как он воскурил фимиам, они сказали ему: «Возведи очи твои, и виждь». И подняв глаза, он увидел словно чины сияющих ангелов и словно лики (хоры) апостолов и пророков и мучеников и преподобных; посереди же их сидящего словно на возвышенном троне (он увидел) Христа, лучше же сказать: не Христа — а супостата Христова и чуждого (врага) и начальника тьмы. И снова сказали ему дурные руководители: «Посмотри на оный чин преподобных, среди которых председательствует Великий Антоний: потому что в лике их и сам ты имеешь быть, как избранник Христов; а теперь поскорее сойди (с твоего столба) и поклонись Христу и прими от него даемые тебе дарования».

10. Но разве может мертвый дать жизнь живущему? и может ли тьма просветить кого — нибудь? и может ли бес кому — нибудь уделить благое от себя? Если же в нем нет ничего доброго, то как может он уделить от себя благо, которое сам не имеет? Если же он сделает кого участником из того, чем он обладает, то это, конечно, есть нечто дурное и губительное; как и змея, если даст что — либо из того, чем обладает, то это она передает яд, сущий в ней на основании ее природы, яд — приводящий к смерти и гибели; как и именуемый «скоморохом» [31]если бы пожелал кого — нибудь помазать маслом, варит нечто скорее безобразящее природу, чем намащает (на пользу) приступающего к нему. Так было и здесь. «Выйди, — говорят ему, — и поклонись Христу и прими от него дары». О, какая прелесть! Какое обольщение и какое бессмысленное подчинение себя обольщению! Потому что монаху следовало возразить видению: «Что значит это? Что означает этот сонм? Что это — за тайна в отношении меня? Кто я — такой и в чем — моя заслуга, чтобы Христос пришел ко мне с таким множеством небесных воинств? Истинно ли это — и самое видение? и не наваждение ли это или воображение или сон? И как я действительно узнаю: Христос ли ты, если только ты не представишь мне знамения твоей милости и благости: именно (представишь мне) твой Крест честный, которым ты соделал спасение наше и — язвы от гвоздей, благодаря которым и Фома и (весь) мир уверились в Воскресении твоем из мертвых; пусть и небесные твои чины воспоют по обыкновению поемую ими Три святую песнь; потому что поскольку ты удостоил меня большего и пришел ко мне, то удостой меня и меньшего и удовлетвори меня теми знаменьями, о которых я сказал; и если я буду твердо уверен, что Ты — Христос, то я не только поклонюсь Тебе, но и прах, сущий под Твоими стопами, смою и съем, как первейшую святыню; без этих же опознавательных знаков, не только я не поклонюсь тебе, но и отвергну тебя и произнесу тебе: «Да воскреснет Бог» и проч.