Софроний Сахаров - Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

Пытаясь проникнуть в сущность страданий, отец Софроний пишет: «Когда скорби души моей, все возрастая, достигли, кажется, апогея, тогда я, не путем отвлеченных философских рассуждений, но живым и глубоким чувством сердца познал цену человеческой души, то есть что она дороже всего мира. Страдания столь великий плод приносят, что если бы мы были поразумнее, то не желали бы «сойти со Креста»» [47].

Афонский опыт богооставленности был первым шагом к раскрытию отцом Софронием величайшей тайны человеческих страданий. В своей последней книге отец Софроний пишет: «Когда Бог видит, что уже ничто во всем мире не сможет снова оторвать душу от Его Любви [48], тогда наступает период испытаний, правда, тяжких, но без которых остались бы недоведомыми глубины тварного и нетварного образов Бытия. «Жестоко» сие испытание: невидимый меч отрезает тебя от возлюбленного Бога, от Его невечернего Света. Человек бывает поражен во всех планах своего существа. Ему совсем непонятно: где причина того, что казавшийся в молитве, подобной Гефсиманской, уже окончательным «союз любви» сменился адом богооставленности. Ответ на сие недоумение находим в 12–й главе «Послания к Евреям», особенно в стихах 26–29 (Евр.12:26–29). Но прежде и после всего мы имеем «пример» в Самом Христе: на Голгофе, пригвожденный ко Кресту, Он вопрошал Отца: «Для чего Ты Меня оставил?» — и вслед за сим: «Совершилось! И, преклонив главу, предал дух» [49]. Итак, для нас открылась Тайна Любви Божией: полнота истощания предваряет полноту совершенства» [50].

В своих последующих книгах — «Старец Силуан», «Видеть Бога», «О молитве» и «Рождение в Царство Непоколебимое» — отец Софроний много пишет о том, насколько велик человек. Его дерзновенные слова о равнобожественном достоинстве человека вовсе не исходят от необузданной гордости или прельщенного самомнения. Письма проливают свет на подлинные истоки его антропологии, которая корнями уходит в многовековое предание святых отцов: «Мы чаем приобщения вечной жизни. Но, по смыслу вещей, становясь вечным, человек становится не только бессмертным, но и безначальным . Святитель Григорий Палама так мыслил, ссылаясь на святых отцов… Когда же « Бог будет всяческая во всех» [51]тогда и мы явимся обладателями вечности, и уже не отчасти, а в полноте. К этому «краю желаний» стремится душаи как томится она, покамест не достигнет его]. Тогда только возможна будет ничем не омраченная радость» [52]. В этом смысле письма продолжают великую традицию святых отцов, которые учат об обожении человека. Будучи причастником и носителем Божественной благодати, человек и сам весь становится богом.

Да не послужат сии слова к преткновению тех, кто по гордости считает себя достойным сего звания как чего-то должного. «К богосыновству путь — покаяние», — пишет отец Софроний [53]. Его слова отличаются трезвостью, свободной от тени всякого мечтательного самомнения: «Теперь очень часто говорят о богосыновстве, но мало говорят о пути к нему. А путь этот покаяние . Нигде так ясно не познает душа наша Бога как Отца, как в покаянии. Кающегося Бог принимает, как блудного сына , и радуется о нем, что мертв был и ожил, погибший был и нашелся [54]» [55].

Из писем становится очевидным, что богословие в них достигает той высоты, когда догматическое сознание уже нерасторжимо связано со всем ходом внутренней духовной жизни. Богословский диалог с Бальфуром на деле показывает, как всякое изменение в догматическом сознании неизбежно изменяет в соответствующей мере и образ духовного бытия. И наоборот, уклонение от истины во внутренней духовной жизни влечет изменение в догматическом сознании. Ум, осененный Божественной благодатию, носит в себе целостную картину всего бытия, где всякое явление в духовной жизни имеет свою оценку с позиции Божественной Истины. В этом смысле несомненным шедевром богословской апологетики, содержащим в себе совершенное и целостное видение догматической основы православного подвижничества, является письмо № 28 — «О православном догматическом сознании». Оно было написано в ответ на сомнения Бальфура относительно вселенской истины Православия, когда он стал искать чего-то более «высокого» и «универсального». В письме можно проследить последовательное разъяснение принципа единства между экклезиологией, догматикой и аскетикой. «Трех вещей я не понимаю, — пишет отец Софроний, — 1) адогматической веры; 2) бесцерковного христианства; 3) безаскетического христианства. И сии три: Церковь, догмат и аскетика (то есть христианский подвиг) — для меня единая жизнь» [56].