Йонге Мингьюр: Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы

В совете моего отца, который я получил, рассказав ему о трудностях с практикой медитации, предлагался срединный путь, избегающий двух крайностей. Вместо того чтобы пытаться не допустить того, что меня отвлекает, или, наоборот, уступить, я мог приветствовать все эти переживания как старых друзей: «Привет, страх! Привет, зуд! Как поживаете? Почему бы вам не побыть тут, чтобы мы могли получше узнать друг друга?».

Эту практику мирного принятия мыслей, эмоций и ощущений обычно называют внимательностью или памятованием (англ. mindfulness), что является приблизительным переводом тибетского термина дренпа : «замечать», «осознавать», «помнить». То, что мы начинаем осознавать, — это все тонкие процессы, протекающие в уме и теле и обычно ускользающие, оставаясь незамеченными, потому что мы сосредоточены на «большой картине», доминантном аспекте переживания, который завладевает нашим вниманием, завоёвывая нас или рождая желание убежать. Приняв осознанный подход, мы постепенно разбиваем большую картину на мелкие, более податливые куски, которые мелькают с поразительной быстротой, то являясь сознанию, то исчезая.

В самом деле, это даже несколько удивляет, когда мы обнаруживаем, каким застенчивым становится ум, если мы предлагаем ему свою дружбу. Мысли и чувства, казавшиеся такими могущественными и основательными, исчезают почти сразу, как только появятся, будто клубы дыма, уносимые порывом ветра. Как и многим из тех, кто начинает практиковать осознанность, мне показалось очень трудным наблюдать хотя бы десятую часть того, что пролетает в моем уме. Однако постепенно бурный поток впечатлений начал самым естественным образом стихать сам по себе. И, когда это происходило, я заметил несколько вещей.

Во-первых, я начал понимать, что чувство прочности и постоянства, которое я связывал с разрушительными эмоциями или отвлекающими ощущениями, на самом деле — иллюзия. Вспыхнувший на долю секунды приступ страха сменился начинающимся зудом, длившимся только мгновение, пока мое внимание не привлекла птичка за окном; потом, допустим, кто-то кашлял или вдруг всплывал вопрос: «Интересно, что будет у нас на завтрак?». Через секунду вновь возвращался страх, зуд становился сильнее, или человек, сидящий передо мной в отцовской комнате для медитации, менял позу. Наблюдение за появлением и исчезновением этих впечатлений превратилось почти в игру, и, по мере того как игра продолжалась, я становился всё более спокойным и уверенным. Оказалось, что, не прилагая сознательных усилий, я стал меньше бояться своих мыслей и чувств, меньше обращать внимание на то, что отвлекает. Переставая быть загадочным, мрачным и властным чужаком, мой ум превращался, если не совсем в друга, то, по крайней мере, в интересного спутника.

Разумеется, я мог еще уноситься прочь в мыслях и мечтаниях или колебаться между состояниями беспокойства и оцепенения. Однако же отец советовал мне не слишком беспокоиться по поводу таких случаев. Рано или поздно я вспоминал, что нужно вернуться к простой задаче наблюдения за тем, что происходит в настоящий момент. Главным было не судить себя за эти случаи временной потери внимания. Это оказалось важным уроком, потому что я частенько действительно осуждал себя за ошибки. Но опять-таки совет просто наблюдать свой ум дал поразительный результат. По большей части то, что беспокоило меня, заключалось в суждениях о своих переживаниях. «Это хорошая мысль. Мне нравится это ощущение. Нет, вот это мне совсем не нравится». Мой страх страха был во многих случаях более сильным, чем страх сам по себе. Временами мне казалось, что в моём уме как бы два разных отделения: одно заполнено мыслями, чувствами и ощущениями, которые я постепенно начал осознавать, а другое — тайное заднее помещение, занятое болтливыми призраками.

Со временем я понял, что на самом деле это не отдельные помещения. Бесконечная болтовня происходит наряду со всем остальным, о чём я думаю и что ощущаю, хотя она настолько неразличима, что я её не осознавал. Применяя тот же самый процесс спокойного наблюдения нескончаемого комментария, звучащего в моем уме, я начал понимать, что эти мысли и чувства мимолётны. По мере того как они приходят и уходят, сила скрытых в них суждений начинает увядать.

В течение нескольких лет, когда я учился исключительно у своего отца, большие перепады настроения, мучившие меня в раннем детстве, несколько уменьшились. Меня уже не так волновали похвалы окружающих и не пугали неудачи и трудности. Оказалось, что мне уже не так трудно беседовать с многочисленными посетителями, часто приходившими к моему отцу за советами.