Александр Лепехин: Пёс Господень

Остальные согласно забормотали себе под носы. Это тоже не укрылось от церковника. Поправив свой бело-черный хабит[3], так и норовивший задраться на ветру, он кашлянул и угрожающе повысил голос:

— Также сказано: «Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их» . Вот враг наш, — снова поднялся указующий перст. Девушка на костре беспомощно и жалко смотрела куда-то себе под ноги. — И вот я несу ему истребление.

Мечники стояли между селянами и местом казни. Один из них тоже поднял ладони, но не призывая к вниманию, а чтобы оттолкнуть подошедшего близко рыбака. Толчок вышел резкий, мужик попятился, запнулся и упал. Воины захохотали.

— А вчера этот меня лапал, — раздался откуда-то сзади женский шепот. — Да, вон тот, что Франца уронил. Подошел, паскуда, пока я сеть на просушку вывешивала, и как хватит за зад! Я браниться, а он только ржет. Чтоб ему ржалка отсохла, рукоблуду…

Солнце падало за волны. Оно уже почти скрылось, и лишь осколок стремительно темнеющего диска продолжал дырявить небо. С востока наползала лиловая тьма, на фоне которой столб с девушкой смотрелся особенно одиноко и безысходно. Лау поймал себя на том, что поглаживает кадык; в горле было сухо, несмотря на влажный бриз, еще не сменивший направления.

— «У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них» , — продолжал обвинительно вещать инквизитор. — Вам, может, кажется, что за прелестной внешностью живет безвинная душа? Может, хочется заткнуть уши, закрыть глаза и спрятать головы в песок? Да, говорится также: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» . Но без скорби нет радости, а без боли — очищения. Истинная вера требует истинных жертв.

«Только почему-то всегда чужих, — хмыкнул про себя Лау. — А как спокойно жилось, пока де Гиш где-то махал себе мечом и не вспоминал про свой лен! Да и Инквизиции до нас дела не было».

Он собирался вздохнуть — в очередной раз, почти дежурно, с терпеливым «ничего не поделаешь», вложенным в звук. Но его опередили.

Фигурка у столба подняла голову. Нет, она не озарилась нездешним сиянием, не спустились к ней с небес ангелы, не выпрыгнули из-под песка сердитые черти. Девушка просто окинула людей печальным, сожалеющим взглядом. И Лау почему-то показалось, что сожалеет она не о себе. Что печалится не о своей участи. Комок за кадыком упал на сердце, а сердце рухнуло куда-то за море, вслед за окончательно остывшим солнцем.

— Ерунда, — сказал кто-то громко, так, что ближайший мечник положил ладонь на оголовье оружия. — Хотите сказать, без черного белое не бело? Вот уж дудки. Скорбь существует лишь сама по себе, но и радость тоже. Аристотель посвятил смеху книгу — вторую книгу своей «Поэтики». И если философ столь великий отвел смеху целую книгу, смех, должно быть, серьезная вещь.

Люди вокруг оборачивались и смотрели в его сторону. С ужасом и незнакомым задором Лау осознавал, что сказанное звучало его голосом. Выражало его мысли. Он хотел было захлопнуть рот и дать стрекача, но кто-то другой, лихой и бесшабашный, словно выпрыгнул на язык и не давал сомкнуть зубы; не давал ногам пуститься в заячий пляс.

— А представления о ведьмовстве — лишь суеверия и страх перед незнаемым! Пифагор говорил, что мир устроен согласно математической гармонии. Платон утверждал, что все состоит из первоэлементов. Есть люди, которые учатся применять одно к другому, открывать новые закономерности, умножать знание. Даже Гвацци писал, что в определении «ведьмы» латинское «femina saga» означает лишь «умудренная женщина», «женщина знающая».

Внимательно слушавший эту горячую, путаную речь Карл покачал головой, хохотнул и хлопнул в ладоши. Люди вокруг зашевелились, забормотали. Инквизитор, переглянувшись с рыцарем, двинулся в сторону оратора.

— Где ты читал Платона, парень?

Голос церковника, когда тот не вещал и не провозглашал, оказался внезапно тихим и ироничным. Совсем не собачьим. Да и сам он выглядел… человеком. Лау фыркнул, смутился и ощутил, как похолодел ветерок, обдувающий щеки. Да нет, это просто сами щеки нагрелись от прилившей крови.

— Я… Мы с отцом сами не местные. Приплыли из Армора[4]. Там война…

Инквизитор кивнул. Кивнул и Маркус де Гиш, и на мгновение юноше показалось, что эти двое схожи между собой, как это бывает только у близкой родни.

— На корабле был старик. Он не доплыл до Зееланда[5]: дряхлый был совсем. Помер на следующий день после выхода в море… Я почитал ему по его просьбе. Когда он отходил в мир иной — сказал, что книги теперь мои. Там всякое…