Софроний - Духовные беседы

Итак, да хранит вас Господь. И молитва моя о том, чтобы вы действительно восприняли вдохновение свыше.

Монашество есть величайшая культура на Земле, борьба против страстей и жизнь пред Лицом Божиим. Опыт живописи как раскрытие внутренней красоты. О Литургии. О порабощении греху. Жизнь без греха через подвиг. Заповеди Христа выявляют грех. «Невозможность» заповедей Христа. Об умном подвиге: всякий помысел не по Евангелию есть грех. Как бороться с помыслами.

Привычка жить в Боге дает возможность жить так, как будто бы всегда ты окружен беспредельным и безбрежным океаном. Это — духовная «сфера», и представляется она действительно как таковая: где ни тронь — все как будто бы и начало, и конец, и середина. И когда нужно говорить о нашей жизни, то приходится как бы сузить все горизонты и остановиться вниманием лишь на некоторых ее аспектах.

За мою, простите, сравнительно долгую жизнь монашескую я встречался со многими бестолковыми и даже глупыми представлениями о монашестве. Монашество есть культура, которая, по моему глубокому убеждению, не имеет себе равной в мире сем. Однако не скоро входит человек в состояние, когда он способен увидеть эту красоту, «и глубину, и высоту» (см. Еф.3:18), как говорит апостол Павел; в состояние, о котором великий, гениальный поэт, ученый и аскет прп. Иоанн Дамаскин говорил: Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы, ношу моих прегрешений . Подумайте: чтобы сказать такие слова в присутствии Самого Бога и говорить Богу: «Аз есмь образ Твоей великолепной славы», какие состояния молитв, какие состояния посещения Нетварным Светом должны предшествовать такому поэтическому выражению! И когда удается узреть эту красоту, тогда человек познает страдания, каких мир не знает.

После того как увидел монах неизреченную славу Божию, он видит себя окруженным низкими, мелкими страстями — мрачную жизнь, далекую от Света Божественного. Тогда тот же прп. Иоанн Дамаскин говорит: Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти . Это есть плач о смерти — уродливой смерти, поразившей человечество. И тот, кто узрел неизреченную славу, когда видит это бесславие смертное наше, плачет и рыдает.

Я говорю об этом сегодня потому, что слишком много раз за мою монашескую жизнь я слышал уродливые высказывания о монашестве, даже в общей церковной жизни, от тех, кто не познал в такой же мере, как прп. Феодор Студит, что монашеский образ жизни есть последняя и высшая благодать… [143] См.: Прп. Феодор Студит. Наставления монахам. Гл. 1 // Добротолюбие. Т. 4. М., 1901. С. 19. Ибо речь все время идет о жизни пред Лицом Бога — великого и святого, тогда как некоторые думают, что монашеская жизнь — бестолковая жизнь и не полезная миру… Да, не полезная миру, когда речь идет о пище для свиней! Монашество «готовит пищу» для ангелов. Но, как мне показал опыт, мы должны начинать с азов. И потом Бог дает созерцание высшей красоты и неизреченной славы до последних степеней. Это созерцание приходит не от нашего подвига. Многие думают, что монашество только для неграмотных мужиков и бедных женщин — отребья мира. Простите, что я выражаюсь сегодня так грубо и резко, но я говорю это на основании моего опыта.

Когда я был живописцем и стремился к настоящему искусству, которое трансцендирует видимый мир и предчувствует другой мир — умный, не зримый глазами, то напряжение становилось непрестанным и днем, и ночью. Для человека тогда каждое слово, каждая мысль, каждое движение его говорят о присутствии Бога. Живущие вне Бога не могут созерцать эту красоту. Собственно, с великой силой созерцается эта красота, когда нисходит на нас Нетварный Свет Божества.

Сказав вам несколько слов этих, я все-таки возвращаюсь к тому, как проходят наши дни. Из того страстного состояния, в котором мы рождаемся, нам надлежит перейти в состояние человека, как его мыслил Бог прежде, чем создал мир. Однако реальность нашей жизни все-таки такова, что мы постоянно видим себя атакуемыми всякого рода страстями.

Монашеская жизнь есть умная жизнь. Под действием благодати Божией ум человека очищается и становится носителем верховных видений и сам называется верховным умом. И этот верховный ум у монахов постоянно в работе. Одно из самых частых явлений, когда мы живем умным видением, — совершение Литургии: как возможно, что кусок хлеба, испеченный человеческим трудом, приносится в алтарь и становится Телом Самого Бога Иисуса Христа? Мы веруем, что когда мы призываем Отца ниспослать Духа Святого на предлежащие Дары, то призывание всех сих Имен и молитвенное ожидание от Бога превращается в событие духовного порядка. И видимый Хлеб, не меняя своей феноменальной, то есть видимой глазами, сущности, становится онтологически совершенно другою реальностью. Мы ведь принимаем Тело и Кровь Самого Бога не как человеческое тело, как оно есть теперь, не как человеческую кровь, а под видом Хлеба и Вина. И мы живем Святые Дары, созерцая их верою. Так, на Литургии как явление, «феномен» мы телесно видим Хлеб, а как данное по уму высшему, по вере нашей (ибо это превышает наше понимание умом) мы созерцаем Тело Самого Бога.