Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень - Жизнь. Смерть. Бессмертие

В более приемлемом виде ведантистская позиция — у стоиков. Недаром Отцы Церкви многое у них брали (Тертуллиан, Амвросий и др.). Если убрать гордыню и недоверие к Провидению, они очень чисты и благородны и дают «ограду» от смятения души. Где‑то тут тонкий, еле заметный средний, царственный путь (идти в мире, не гнушаясь миром, но и не пленяясь им).

Относительно Вашего вопроса: если мы просим, то ведь это не главное . (Ведь «Отче наш» начинается с того, что Божие, а не человеческое.) Но просьба есть исповедание нашей связи и зависимости, нашей открытости к Нему… Ведантист думает об отождествлении. Мы знаем, что оно невозможно и не нужно. Мы ищем единения (коммунион), встречи, диалога, лицом к Лицу (а в ведантизме и лиц‑то никаких нет. Личность иллюзорна и у Бога и у человека). Здесь хорошо Бердяев говорил о персонализме Евангелия (99 овец и 1 заблудшая).

Образ главный пусть Вас не пугает. Это же поиск. Он вечно открывает новое. Чтобы облегчить — меняйте немного композицию. Но вообще у Вас она очень хороша. Мне всегда казалось, что Спас в иконописи — неудача в сравнении с Девой Марией и Николаем Угодником. Вот и цель.

Храни Вас Бог. Ваш

пр. А. Мень

Дорогая Юлия Николаевна! Получил Ваше письмо и сообщение о том, что Вы опять неважно себя чувствуете (в связи с болезнями сестры). И это тормозит Ваш приезд. Это, конечно, огорчительно. Будем вместе молиться. Да будет воля Божия.

Вы правы, пантеистические тенденции людей, схвативших вершки неоиндуизма, нам опасны. Дело в том, что настоящий индуизм включает реальную веру и любовь и молитву (бхакти–йога). Он признает конкретные проявления благочестия и верит, что к личности Бог может обращаться как Личность. Но инд[ийские] философы и неоиндуисты отрываются от живой веры и успокаивают европейцев на таком полуфилософском суррогате. Вивекананда был очень сам заряжен духом европейского позитивизма, и доктрина его крайне противоречива. Общая точка с ними — только в Бхагавад–Гите [243] Бхагават–Гита — священная книга индуизма, излагающая его религиозно–философские основы. Датируется второй половиной третьего тысячелетия до н. э. . Но и то она нам не подходит по сути. Впрочем, там всё очень красиво. Это‑то и соблазняет. Особенно при отсутствии ответственности (мечты и теории!).

Все же надеюсь, что мы в этом году встретимся. Храни Вас Господь.

Ваш

пр. А. Мень

П. С. Сейчас мало пишу из‑за занятости в храме. Потом будет легче.

Дорогая Юлия Николаевна! Спасибо за двух С[пасов]. Есть еще одна просьба: преп. Геннадий и Нина равн[оапостольная].

О трудном Вы говорите: почему не молиться о смерти? Скажу откровенно: наверно, нет во мне этой решимости. Никогда не мог (например, в случае с теткой моей, которая два года прожила в плохом состоянии). Наверно, здесь говорит во мне что‑то библейское — жизнь табу, она принадлежит Богу всецело. Он один здесь властен распорядиться.

Понимать‑то я Вас очень понимаю. И на Вашем месте думал и чувствовал бы так же. Но есть нечто непреодолимое (молиться о смерти). М.6., когда‑нибудь во мне это сломится… А ко всенощной я Вас приглашал просто, чтобы Вы п о б ы л и , сколько сможете, вместе с нами в храме, просто помолились…

Теперь о молитвословиях. Они не то же, что молитва. От сердца молимся, как Бог положит на душу. Но новый католич. молитвенник прекрасен. Он в 10 раз короче старого. Всё лишнее убрано. Всё прозрачно, чисто, светло. Я для Вас перепишу утр[енние] и вечерние, чтобы Вы сами убедились. Вообще у них большие сдвиги. Литургия прямо‑таки возвращена к апостольскому чину. Никакой пышности: все стоят вокруг перед священником, который обращен лицом к молящимся. Алтарь перестает быть В[етхо]з[аветным] алтарем, а становится столом Тайной Вечери. Все «тайные» молитвы вслух. Всё как на иконе Троицы. Вместо нашей сугубой ект[ении] импровизированные молитвы–прошения каждого, кто захочет, о чем захочет. Никаких антиминсов, воздухов и пр. Простота удивительная. Облачения пышные упразднены. Восстановлены простые древние, а порой, если нет условий, остается одна епитрахиль (без затей), а то и ее нет (т. е. священник в особых условиях может совершать таинство в обычной одежде, на обычном столе, в любом простом сосуде. Это обычаи, как нельзя больше соответствующие нашему времени.

И — возврат к древности).<���…>

Триптих мне очень понравился. Он тоже овеян чем‑то первохристианским. Кстати, в мессидже Экзархата за 79 [г.] есть статья Л. Успенского об иконе Пятидесятницы. Там полемика против тех иконописцев, которые ставят в центре Богоматерь. Автор считает, что Ее не следует изображать там. Среди репродукций и фреска, которая, по словам авт[ора], написана «учеником прот. С. Булгакова». Она критикуется с богословской точки зрения. Но всё это — силлогизмы…