Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 2

Часовые следили, чтобы арестанты не выглядывали в окна, и выглядывать, а тем более разговаривать было опасно. Но Лева, не выдержав, крикнул:

— Брат!

Молодой человек поднял голову и, увидев Леву, радостно ему улыбнулся и крикнул в ответ:

— Есть надежда!

Надзиратель тотчас же увел его со двора. Но эти чудные слова озарили сердце Левы необыкновенной радостью. И юноша стал думать над тем, что хотел сказать ими брат.

— Надежеда на то, что Бог сильней всего, надежда на то, что все кончатся благополучно?

Да, да, жива надежда, есть надежда. И в последующие дни эти слова все время несли ободрение усталому, истощенному узнику. Как приятно, как чудесно, когда в то время, как тебя окружают тюремные стены, когда на стенах читаешь старые надписи, вроде «попадешь — не воротишься», когда свинцовая черная неизвестность нависла над тобою, знать: есть надежда. И Надежда не постыжает, либо любовь Божия велика и безгранична.

Человек может ко многому притерпеться. Но какими бы высокими чувствами ни была озарена его душа, роль окружающей его внешней среды все-таки велика. Она может давить на разум, смущать душевный покой.

Уже не дни, не недели, но долгие месяцы находился Лева в спертом, зловонном, прокуренном воздухе тюремной камеры. Щеки его стали совершенно бледные, ввалились. А сам он стал похож на тех заключенных, о которых говорят, что он-де тонкий, звонкий и прозрачный. Лева никак не мог привыкнуть к табачному дыму, который, словно густой туман, сизый и вонючий, наполнял камеру снизу доверху.

И невольно Лева вспоминал свежий, пахнущий травами аромат сада, где он провел свое детство и где встретил начавшуюся юность. Нередко утром, проснувшись с головной болью и все с тем же роковым, неумолимым чувством голода, он после молитвы и чтения любимой Книги переносился мысленно на ту родную улицу, где родился. Там были аллеи тополей, обильно цветущие яблоневые и вишневые сады. Юноша мысленно встречался с родными, шел на огород, где останавливался под двумя огромными раскидистыми осокорями… Так, не замечая окружающего, не ощущая вони параши и ужасного табачного дыма, он дышал свежим, чистым воздухом своего родного дома.

Еще в отрочестве, беря книги из библиотеки, Лева заинтересовался журналом «Каторга и ссылка» и внимательно читал его, номер за номером. Тогда он и в мыслях не мог предположить, что ему придется сидеть в тюрьме, в каменном мешке одиночки, временами набитом людьми до отказа. Он тогда мечтал о науке, о карьере исследователя, путешественника, но сердце его, которого коснулся Христос своей любовью, уже тогда не могло равнодушно пройти мимо страданий. И он продолжал читать этот журнал, полный описания безумных мук тех, кто боролся с самодержавием, верил в революцию и отдавал жизнь за народ.

Именно в этом журнале Лева прочел, что многие тогда умирали от туберкулеза легких, многие сходили с ума, кончали жизнь самоубийством, не будучи в состоянии вынести ужасы пребывания в каменном мешке. Но писалось там и о тех, сильных духом людях, которые, попав в заключение, чтобы не погибнуть, не сломить свою волю в тюрьме, жили богатой внутренней жизнью. Все, что они делали на воле, делали они и а застенке, но только… мысленно: двигались без движения, копали землю без земли и лопаты, пели без звука, радовались встречам и удачам — без встреч и удач, — все мысленно, а если выразиться точнее — духовно.

И Лева, кроме времени, которое он уделял изучению Евангелия, мысленно после обеда ходил на Волгу, купался, возвращался домой, беседовал с родителями. По воскресеньям он отправлялся на собрание, слушал пение хора, разговаривал с друзьями. Однако сил от этого мысленного труда не прибавлялось. Наоборот, их становилось все меньше и меньше,

О. если бы хотя бы немного, совсем немного настоящего чистого воздуха, без этого ужасного смрада, дыма, без этой рутами, ненависти!..

Когда Леву поместили в этот каменный мешок, в камере было место поближе к окну, и по тюремным неписанным законам Лева имел полное право занять его. Но потом в камеру ввели других, гораздо более несчастных, чем он. И Лева принял решение: всем им уступать лучшее место, а самому располагаться у зловонной бочки. Там он и спал. Вентиляции нет, душно, душно, страшно душно, болит голова… Лишь только те, кто разместился у окна, могли глотать немного свежего воздуха.