Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3

— Это для чего спирту? — спросил Лева.

— Да так, с усталости после работы все угощаются понемножку. Такой уж порядок заведен с давних пор.

Лева задумался. Весь спирт, перевязочный материал, так же как и инструментарий, хранился у него. Как же тут быть? Наливать самому спирт и давать, чтобы выпили? Это недопустимо.

— Выдавать вам спирт я не могу, — сказал Лева. — Но я знаю, ты, Дора, надежный, ответственный человек. Я сейчас ухожу, ключи от операционной и шкафов оставляю тебе.

Дора ничего не сказала, взяла ключи. Лева знал, что она угостит тружеников по уборке, но совесть его была чиста: сам-то он не угощал.

Как-то утром сестра-хозяйка Дора оставила развешивание занавесей на окна и подбежала к Леве:

— Лева, Лева! Оказывается, моя племянница тебя знает. Вы в детстве учились вместе. Она вчера ночью дежурила в нашем отделении и узнала тебя.

— Кто же она такая? — недоумевающе спросил Лева.

— Да студентка мединститута. Она ночь дежурит у нас в отделении, подрабатывает, ведь на стипендию не проживешь.

— Да как же ее фамилия, имя?

— Маруся Япрынцева.

Лева вспыхнул, сердце застучало. Картины детства, чудного детства зажглись перед ним. Школа-пятилетка, там, в Железнодорожном поселке. Литературный кружок и эта Маруся Япрынцева, маленькая черноволосая девочка, председатель этого кружка. Она пишет, она рисует. Сестры Левы дружили с ее сестрой Музой, и Лева помнил, как Маруся подарила его сестре нарисованную ею картину — молящаяся девочка. Лева знал, что родители их верующие, но не так, как они, баптисты. Они называются адвентистами 7-го дня, субботниками, они празднуют субботу, но так же любят Христа, молятся Богу и поют ему гимны.

С этой маленькой Марусей Лева, будучи еще сам маленьким мальчиком, никогда не разговаривал ни о чем, а тем более о вере. Они учились в разных классах, встречались только на литературном кружке и там почти ни о чем не разговаривали друг с другом. Но глаза их встречались, и глаза их говорили друг другу что-то такое, чего нельзя передать словами, но что запечатлевается в детском сердце и потом хранится на долгие годы как прекрасное, дорогое и чистое.

Лева тут же вспомнил, что последний раз он видел Марусю в молитвенном доме на собрании на Крестьянской улице, а потом она исчезла. Говорили, что их семья уехала совсем из Самары. Вот и все. А теперь, значит, эта Маруся Япрынцева — студентка мединститута и, видимо, предстоит встреча с ней. Случайность ли это?

Дора смотрела на смущенное лицо Левы и вдруг расхохоталась:

— Ты и не думай, замуж ее за тебя не отдам. Ты черный, она черная — это не годится.

Лева занялся своей работой, но воспоминания детства, школы, литературный кружок — все это вновь и вновь приходило ему на мысли.

В дни дежурств по неотложной хирургии Лева познакомился с другими хирургами: с Морозовым, Веденяшным, Барановым. Узнав поближе молодого фельдшера, они всегда приглашали его ассистировать во время операций.

По ночам, когда в отделение поступали различные порезанные, с ушибами и другие травматические больные, хирурги, убедившись в опытности Левы, предоставляли ему самому зашивать раны и обрабатывать больных. Лишь в тех случаях, когда Лева испытывал затруднения в диагнозах или в оказании помощи, он будил дежурного хирурга. (Дежурства были с правом сна для врача, фельдшера и санитарки, и для них при 20-м отделении были койки). Когда Лева дежурил сутки, его сестра Лиля обычно приносила ему горячую пищу, которую готовила мать.

Лева был доволен работой, его знания расширялись, он видел самых разнообразных больных: и с заболеваниями брюшной полости, и с острыми инфекциями, требующими хирургического вмешательства (например, газовая гангрена).

В отделение приходили студенты, занимались под руководством профессоров, им демонстрировали больных. Лева смотрел, слушал, а на душе была тихая грусть: «Неужели, неужели я не буду студентом, не буду учиться вот так, как они?» Лева много читал, приобретал книги. Монография В.Ф. Войно-Ясинецкого «Очерки гнойной хирургии», которая только что вышла, стала его настольной книгой. Лева слышал, что ее автор, профессор, замечательный хирург, был глубоко верующим человеком, православным епископом, который много делал для народа.

— Неужели мне так и придется остаться фельдшером и не работать в науке, — сокрушался в душе Лева. — Господи, но Тебе все возможно, Ты силен открыть двери.

Мысль о том, что надо оставить Бога, отойти от Христа и только «в душе» верить, чтобы получить возможность учиться, никогда не приходила в голову Леве. Он постоянно наблюдал, как Христос необходим для человечества. Вот здесь, на его глазах погибал замечательный хирург-профессор К. Он выпивал все больше и больше — и окончательно спился. И таких, как он, ученых и неученых, погибающих в различных грехах, были миллионы. И не ему ли; как знающему Христа, надлежало указать гибнущим людям на спасительные пронзенные руки Иисуса? Теперь он это делать не мог, он никому не говорил о Христе, но он надеялся, что придут дни и он скажет.