Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3

Это было несколько дней, но они записаны на небе.

…И вот, наконец, Маруся приехала. Охранник сообщил ему, что жена стоит у проходной. Он подошел, помахал ей, своей маленькой Марусе. Глаза ее сияли.

— Вот добралась до тебя! — крикнула она. — А дорога-то все лесом, лесом. Шла, шла…

Впоследствии Маруся описала весь свой путь в стихотворении, в виде дневника:

Да, ехать дальше труден путь,

Но надо, надо как-нибудь

Найти дорогу попрямей.

Мне ехать хочется скорей…

Спросила у людей. Ответ:

«Туда прямой дороги нет».

Здесь горы, здесь кругом леса

и вечно хмуры небеса.

Билет на поезд не дают:

Здесь по неделям люди ждут.

Километров-то много здесь?

Да двести или триста есть!

Пешком туда ведь не дойдешь,

Медведю в лапы попадешь…

И в руки карту я взяла.

По карте всякие пути

Проехать можно и пройти.

Но все кругом далекий путь.

Нельзя ли ближе как-нибудь?

Скорее надо мне, скорей!

И вот черта реки прямой.

Что за дорога? — Самолет!

Как не придумала вперед!

Вот путь чрез горы и леса:

Подняться надо в небеса

и опуститься там, вблизи.

Скорей лети, скорей вези!

И замирает сердце вдруг,

Но это вовсе не испуг,

а нетерпенья трепет мой.

Тебя увижу ль я, родной?

С тобою вместе будем мы.

Исчезнет горе власти тьмы.

В душе моей рассвет и день;

Падет покров и ночи тень…

Я с вечера собралась в путь,

Рассвета дождалась чуть-чуть.

А ночью гром и дождь шумит.

Вдруг самолет не полетит,

Коль будут тучи и гроза?

Сомкнуть я не могла глаза.

Но утром ясен небосвод.

В одиннадцать будет самолет, —

По телефону говорят.

Я собираю свой «наряд»:

Галоши, плащ и сухари.

Как не боишься ты? Смотри,

ведь для полета труден путь.

Не лучше ль будет отдохнуть,

день, два иль три машину ждать —

Здесь славно можно погулять…

А что вы говорите мне?

Я полетела б и во тьме

и поплыла бы в ураган;

Ведь там родной мой «мальчуган».

На аэродроме ждет машин

Какой-то важный гражданин

и девушка. Она спешит.

Но как начальник разрешит?

И ждали, ждали целый день…

Сначала тучи, ветер, темь,

затем — в машине перегруз…

О, нет, я, верно, не дождусь!

И так до вечера ждала,

И снова день и до утра…

Наутро ожиданье тож,

А день сияющий погож.

Но вот идут, меня зовут,

Мне вещи на поле несут.

И взмыли вверх. Лишь ветра свист.

Смотрю я из кабины вниз:

Леса, и горы, и поля…

Ух, далеко внизу земля!

Мы под горой идем, и вот

мне говорит вдруг пилот: —

Грозу передают сейчас.

Придется сесть в недобрый час

Не там, где надо. Как-нибудь,

куда-нибудь, Лишь дотянуть… —

И, сели… Ждали. Снова день.

То дождь, то ветер, тучи, темь.

Ведь самолет-то мой «У-2»,

летает он едва-едва.

Но все же он меня довез

скорей, чем черный паровоз.

До Белорецка добралась,

Пешком я дальше пробралась

Через леса, через поля…

Везде родная ведь земля!

Усталости не знала, нет.

Скорей бы донести привет

Тебе от мамы, от друзей

И увидаться поскорей!..»

К Леве относились все хорошо: и начальство и охрана. Начальник конвоя приютил жену Левы в своей семье. Лева подал заявление — разрешить свидание с женою. Ему разрешили — на три дня.

Свидания в этой лесной колонии еще не были организованы, не было и помещения для них. Поэтому начальство, посоветовавшись, определило, чтобы свидание происходило в проходной — той самой, через которую проходили конвой и бригады.

Свидание разрешалось только на пятнадцать минут. Это было меньше всего, что они ждали. В неуютной, грязной проходной, на скамейке у перегородки надлежало им встретиться.

Свидание состоялось в присутствии дежурного по охране. Эти объятия и поцелуи после долгой разлуки невозможно передать. Чистая, святая любовь освещала все. Убогая обстановка проходной как бы перестала существовать.

Едва переступив порог тюрьмы, среди всевозможных испытаний и волнений, Лева никогда не забывал своей маленькой Маруси. Среди тягот и тьмы последних лет она была лучом света, который пробивался во мраке. Ведь было так темно, так мрачно! Потускнела, потухла духовная жизнь в братстве, исчезли общины, и от молодежи, которая некогда шумно, горячо заявляла, что она идет за Христом, не осталось ничего, хотя бы слабо светящегося огонька. Неверие, грех торжествовали полную победу. И словно не было никакой надежды на просветление.

И в эту пору они пошли вместе, и в ней, которая жила среди общего мрака, заискрились лучи света. И это потому, что Лева старался разжечь этот свет. Это получилось само собой. Надежда, молитва все ярче разгорались. Для Левы его спутница была чудной и необыкновенной, дарованной, среди всех его горестей, свыше. И здесь, в Куезах, каждый вечер, кончая работу, он вспоминал их маленькую, очень короткую жизнь. И она казалась ему чудной, необыкновенной музыкой. И вот эта музыка сразу остановилась, разбилась, остались одни воспоминания. А чувство любви горело, и дух, душа и тело жаждали совместной жизни, труда, больших радостей…