Арнольд Минделл - Танец Древнего. Как Вселенная решает личные и мировые проблемы

Культуры заявляют: «Мы – это , мы – не то ». Я до сих пор помню, как, работая в Австралии, слышал об учителе, который говорил своему ученику-аборигену: «Перестань так много мечтать. Давай, пора становиться реальным». Так сновидение и культура сновидения и фантазии вдруг становились маргинальными, и сновидцы становились маргинализируемыми. Вот почему я говорю, что часть затруднения состоит в том, что культуры большинства становятся очень, очень негибкими, и тогда люди, проходящие через крайние состояния, выходят вперед с уравновешивающими видами переживаний, которые в действительности могли бы обогащать культуры, но вместо этого патологизируются. Мы нуждаемся в культурах, которые действительно были бы более непредвзятыми.

Как я говорил в своей книге «Тени большого города», люди в крайних состояниях и сновидящие – это тени мира. Эти люди переживают опыт, который уравновешивает культуры большинства. Если бы мы все старались узнавать необычные состояния сознания, как я предсказывал в «Тенях большого города», то в мире, вероятно, было бы меньше безумия.

Я приобрел большой опыт, работая в европейских психиатрических больницах много лет назад. В то время психофармакология была еще не слишком развита, и крайняя природа необычных состояний сознания была более очевидной.

Например, однажды врач попросил меня помочь ему с его пациенткой в больнице. Когда я пришел в палату, там была женщина под кроватью, которая не разговаривала. Мне сказали, что она очень больна и они не знают, что с ней делать. Она не вылезала из-под кровати. Я вошел, не зная, что делать. Я подумал: она лежит под кроватью, что я могу сделать? Почему каким-то образом не присоединиться к ней? Так что я залез под стул на некотором расстоянии от кровати.

Спустя несколько минут она вдруг заговорила – или, скорее, стала издавать звуки, подобные шуму ветра в деревьях. А затем она заговорила со мной: «Да, здесь ветер в лесу… нехорошо быть человеком». Я сказал: «Ага! Ладно, будем оставаться там, где мы есть, в лесу».

Это был первый взрослый человек, кого я встречал, считавший себя ветром в лесу, и это мне нравилось. Она дала мне нечто такое, что мне было нужно. Я окончил свое юнгианское обучение и уже много сидел на стульях. А здесь был кто-то под своей кроватью на ветру в лесу. Мне это нравилось. Я глубоко понимал ее точку зрения! Что мне следовало делать? Я просто отражал звуки, которые она издавала, и внезапно у нас возникла своего рода «лесная» беседа. Я дул, как ветер, а она говорила, что она цветок, раскачиваемый ветром в лесу. Я получал хорошую обратную связь. Так что она дула, как ветер в лесу, раскачивающий цветок, а я был ветром под стулом по соседству.

Короче говоря, спустя пару месяцев она выздоровела и приходила встречаться со мной в моем офисе в городе. Однажды она объясняла мне ту болезнь или тот период времени: «Арни, я говорила, что не стоит быть человеком, и причина была в том, что моя семья делала с людьми некоторые очень плохие вещи. Как только я об этом узнала, я решила, что больше не стоит быть человеком. Я хотела убить себя и вдруг обнаружила, что становлюсь цветком, красивым цветком, раскачиваемым ветром в лесу».

Мы вместе поплакали, а потом, со временем, занимались более «нормальными» видами терапии. Во всяком случае, она больше не была цветком в лесу и вела себя более нормально, как человек в городе. На самом деле в течение нескольких лет она достигла очень больших общественных успехов. С ней происходили хорошие вещи. Мое сновидение вместе с ней, мое следование ее стохастическому «процессу танца» – части, которую общепринятая реальность считала безумной, помогло возвратить ее в общепринятую реальность и одновременно помогло усилить присущую мне любовь к процессу сновидения.

Танцевать с измененными состояниями – это способ соединять миры. Помог ли я ей? Возможно. Но она тоже меня исцелила. Она оказала мне услугу. Сколько раз я, как взрослый человек, имел шанс играть с другим взрослым человеком, кто, находясь под кроватью, вел себя как цветок? Она исцелила нечто во мне, вынося на поверхность маргинализируемые переживания. Была ли она безумной? Или мир вокруг нее был слишком негибким и нуждался в том, чтобы становиться более безумным, чтобы быть пространством в лесу, где ветер качает цветы?

В другой раз ко мне в кабинет привели мужчину, которого удерживали два санитара. Когда они его отпустили, он начал скакать по комнате. Вы могли бы просто назвать его сумасшедшим, или сказать, что у него маниакально– депрессивный психоз, или использовать какой угодно другой термин.