Патрик Данн - Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Язык служит нам картой. Как карта, он описывает территорию, но не совсем полно. Совершенной карты быть не может, поскольку такая карта должна иметь тот же размер, что и отображаемая ей вещь. Более того, она должна быть сделана из того же материала. Карта, независимо от уровня сложности, «суммирует» территорию так же, как язык – наши представления о реальности. На карте маленький треугольник может представлять гору, а ряд треугольников – горную цепь, даже если каждый конкретный пик имеет особую форму, не треугольную, не пирамидальную и не конусовидную. Таким же образом слово собака может означать любое количество животных: в одном разговоре это будет черный щенок лабрадора, в другом – взрослая лайка или чихуахуа. Конечно, вы вправе сказать, что существует реальный вид животных, называемых собаками, или, если использовать более точную «карту», созданную специально для этой цели, Canis lupus familiaris . Безусловно, это так. Но давайте представим ситуацию, в которой мы с вами видим некую странную кошку, разгуливающую по подоконнику, и я говорю при этом: «Вы видите эту собаку?» Вы, думая, что я ошибся, приняв кошку за собаку, отвечаете: «Да». Я прилепил абсолютно неправильный ярлык к событию, но тем не менее был понят.

Язык не только неточно отражает реальность – во многих случаях он не отображает реальность вообще, в том числе те высшие ее сферы, о которых мы говорим в магии. Один из способов обойти эту проблему – использовать жаргон. Так, в английском языке нет терминов, обозначающих малопонятную и таинственную сущность субатомных частиц, поэтому мы придумываем новые слова, говоря, например, о кварках. В оккультизме мы рассуждаем о частях души и нередко обращаемся к ивриту: руах – ум, нефеш – животная душа, нешема – интуиция, хиа – жизненная сила. Жаргон подобен специализированной карте, которая более точно отображает конкретную территорию. Другой способ обойти проблему неточности языка – использовать нечто превербальное, прибегая к символам. Например, в «Золотой Заре» и в орденах, близких к ней, иногда фигурируют странные уравнения типа 2 = 1 или 2 = 0. Они представляют определенные состояния сознания или мистические откровения, которые сложно описать словами. Так, уравнение 2 = 1 описывает осознание того, что все наши дихотомии, все наши представления об оппозициях вроде «мужское – женское», «свет – тьма», «добро – зло» при ближайшем рассмотрении «схлопываются». С другой стороны, 2 = 0 символизирует понимание того, что противоречия не только сливаются в одно, но и отменяют друг друга, оставляя после себя некую многозначительную тишину.

Одна из причин, по которым нам требуются символы, обозначающие ощущение недуальности, заключается в том, что язык по природе своей подтверждает дуальность каждым словом. Каждое слово является означающим, представляющим означаемое. Если означающее не указывает на означаемое, мы воспринимаем его как бессмыслицу. Возьмем для примера стоп-сигнал: чтобы он был эффективным, нам нужен сам знак и водитель, который понимает значение символа. Точно так же, если я скажу пирожное , то это будет означающее, указывающее на некую разновидность десертов. Но если я скажу корасум , то у этого означающего не будет означаемого. Это тарабарщина, не имеющая семантического содержания (хотя, как я уже говорил, она может иметь содержание прагматическое, зависящее от интонации, с которой я ее произношу). Соответственно, вся семантика зиждется на дуализме означающего/означаемого. Более того, грамматическое или синтаксическое значение также строится на бинарных оппозициях. Каждое словосочетание состоит из двух частей: ядра и дополнения [193]. Дополнение завершает ядро. Так, в предложном словосочетании в доме , предлог в – ядро, а доме – дополнение [194]. Чтобы фраза была завершенной, или синтаксически значимой, в ней должны присутствовать обе части. Одно словосочетание может выступать в качестве ядра другого, и такая «модульность» делает язык бесконечно продуктивным. Я могу составить бесчисленное множество предложений, просто соединяя словосочетания. Но если высшая реальность, как говорят мистики, действительно едина, то язык не может отображать ее восприятие, поскольку он бинарен по сути своей.

Но действительно ли это так? Жак Деррида обращает внимание на то, что при ближайшем рассмотрении наши бинарные оппозиции противоречат сами себе [195]. Свет обнаруживается во тьме, мужское – в женском, и наоборот. Мы творим значение, не распознавая бинарные различия, но создавая их. Возможно, что человеческое сознание бинарно само по себе. И это подтверждается тем фактом, что синтаксическая структура языка бинарна на самом глубоком, наиболее абстрактном уровне: каждое словосочетание разбивается на две, и только на две части: ядро и дополнение. Более того, наш мозг тоже бинарен: левое полушарие отвечает за логику, а правое – за интуицию [196]. Но даже если наше сознание бинарно, то высший разум, частью которого оно является, не таков. Мы знаем это, поскольку можем анализировать наши оппозиции в реальности и наблюдать их «схлопывание». К примеру, жизнь и смерть кажутся абсолютно противоположными категориями. Огонь делает нечто похожее на то, что делает жизнь: распространяется, дышит, съедает, оставляя после себя мусор, но он неживой. Или вирусы: они не способны размножаться самостоятельно и не имеют метаболизма – и то и другое необходимо, чтобы считаться живым. Но их нельзя считать и мертвыми, так как они передают генетическую информацию и эволюционируют – а это тоже свойства жизни. Мы не знаем, где проходит эта грань, потому что в действительности жизнь и смерть – это вовсе не бинарная оппозиция, но части одного и того же процесса.