Вилма Генрих - Вода и маки. Магические тексты для глубокого самопознания

Я необъятна.

Я цунами, не оставляющая в живых даже камней.

От поступи моей взрывается Солнце, а Луна превращается в пыль.

Семя вмещает в себя все.

Бог, находясь в этом семени, рождает миры и вселенные. Так посеяно множество, множество семян. Разворачиваясь из семени, мир проявляется и разделяется на части, как и растение: на ветки, веточки, листья, цветы, плоды, и все это есть в семени и все это есть способ разворачивания мира из точки потенциалов.

Триедин Садовник.

Я есть земля.

Я есть семя.

Я есть росток.

И я есть садовник, тот, кто сажает.

Непроявленное – земля.

Проявленное – семя.

Без семени земля – не земля, а просто пустота.

Без земли не прорастет семя.

И только вместе они могут дать жизнь.

Непроявленность соединяется с проявленностью и в синтезе является безусловностью, абсолютностью.

Иди внутрь себя. Там есть я. И там есть ты. Там есть все. И найдя все эти части себя и меня, соедини их в одно.

И ты станешь всем.

Разыщи в себе семя и найди в себе почву, соедини их и ты станешь великим садовником по имени Жизнь.

Длинный коридор наконец закончился.

В нем оставлено все, чему я благодарна. Прощай, милый друг. Пусть летят, разрезая воздух, мои алые ленты. Пусть сыплются на самое дно тяжелые монеты. Пусть мои слезы поднимут из земли новые ростки. Пусть все слова, которые я не сказала, перемелются в белую муку, повар испечет из нее хлеб и раздаст все голодным.

Прощай, милый друг.

Давай праздновать завершение так же, как и встречу.

Бросать в небо шапки и запускать воздушных змеев.

Завершение – это не страшно. Это просто сказать «прощай» и «спасибо». Поле вспахано. Семя брошено. Колосья срезаны. Урожай собран.

Я плачу и смеюсь, потому что сегодня свершилось второе из одиннадцати чудес.

Мельница крутится, но я уже не вижу ее, потому что перелезла через изгородь и мчу туда, где на горизонте виднеется синяя полоска моря.

пей губы, пей с кожи,

как кот – молоко с блюдца.

смысла в нас все равно нет.

зеркала треснут и разобьются.

пальцы надушенные сотрутся,

оттирая темные отпечатки.

придется на руки надеть перчатки,

чтобы следов никто не заметил.

сломаю голову восемнадцатой сигарете,

без пальто сигану в ночь.

пей губы, пей с кожи

той, с которой вы так похожи.

от меня убери прочь

все цветы, что под ноги я стелила,

изомни в руках,

в облаках похорони.

ни слова больше не говори,

никакие мы не цари,

а всего лишь трусы.

перекусан не красный, а синий провод.

пари проиграно – вот тебе и повод

организовать мне пышные проводы.

силуэты слипшиеся разорваны,

лоскутами висят на замершем проводе,

трепыхаются.

изуродованные поцелуи размазаны по стеклу,

истосковавшиеся по теплу висят, как два сморщенных синих шарика,

проткнутые длинной спицей,

холодные,

обреченные,

разоблаченные,

уже адресованные другим.

не горит над ними ни одного фонарика,

мимо не пролетает птица.

пей губы, пей с кожи,

как кот – молоко с блюдца.

только тени и остаются

от нас

как результат всех войн и всех революций.

финал – совместная эволюция.

две точки на разных кусках отрезка.

тупиком закончившаяся поездка.

Когда Мартин ушел, от Катерины осталась только одна половина.

Вторая половина, непонятным образом превратившись в маленькую синюю мушку, улетела за Мартином, чтобы остаться с ним навсегда.

Сначала Катерине было непривычно видеть по утрам в зеркале только одну половину своего лица, только одну руку и только одну заплетенную косичку. Но потом она привыкла.

А Мартин понятия не имел, что синяя мушка, которая все время норовила сесть ему на плечо, была половинкой оставленной им Катерины, поэтому он постоянно отмахивался от нее, злился и даже подумывал о мухобойке. Но потом тоже привык. И, став совсем стареньким старичком, даже разговаривал с ней иногда. В его самый последний день только синяя мушка и была с ним, привычно устроившись на плече. Но даже тогда Мартин не догадался, что это половинка его оставленной Катерины.

А что стало с самой Катериной, спросите вы? Об этом мало кто знает. Кажется, она жила половинкой тихо и незаметно и ничего особенного с ней больше никогда не происходило.