Александр Берник - Степь 1. Рассвет

Она быстро оказалась на ногах и развернувшись на слух в сторону перепуганного стрекотания пригляделась, и почти сразу заметила, как та, шустро вихляя в воздухе кружила у самой земли, тем не менее, низко не опускалась.

Вёрткая и наглая по своему характеру птица кого-то явно провоцировала, но не нападала, а лишь запугивала. Дануха все её повадки знала, как свои. Всеми выкрутасами сорочьими ведала во всех случаях жизни, и от того сразу поняла, что та не нападала, потому что сама боялась. Кого так не приветливо сопровождала Воровайка, баба не видела. Мешал бугор впереди с высокой травой, но тот, кого сорока гнобила, шёл прямо на неё.

Первое что в голову скакнуло – предчувствие беды и испуг, не пойми перед чем. Но большуха не поддалась панике, а лишь переложила камень в руке схватив его по удобней. Бежать она по любому не собиралась. Ещё раз оглядела место, где только что сидела, всматриваясь в траву и пытаясь найти ну хоть что-нибудь увесистое. Ничего. Тогда резко наклонившись, вырвала из земли пучок травы с большим комком земли на корневище. Только от этого оружия в драке пользы мало, но коли в рожу кинуть, то землёй глаза запорошить можно, а там и каменюкой приложить.

Дануха ожидала увидеть кого угодно, но только не того, кто появился. Раздвинув траву, на холм, прямо перед ней всего примерно в шагах шести, высунул морду здоровенный волк. Он был огромен, по крайней мере так бабе показалось со страха.

Зверь скалился, вертел мордой, то и дело клацая зубищами, в попытках поймать приставучую сороку. У бабы сердце рухнуло в пятки, где-то там гулко шмякнулось и замерло. Волк, увидев её, тоже насторожился прижав уши. Перестав обращать внимание на птицу и в упор уставившись на человека, глухо зарычал, оголяя огромные жёлтые клыки.

Что сделалось тогда с Данухой она и сама позже объяснить не смогла, даже самой себе. Первый испуг при виде зверя сначала вогнал её в ступор панического страха, пробежавшего по спине холодными мурашками, а за тем, как-то резко накатил на неё волной обиды за всю эту грёбанную жизнь, а последняя стремительно нарастая, захлестнула кипятком лютой ярости. Большуха взвыла от досады за грёбаное невезение, издав скулёж больше похожий на вой обозлённого и приготовившегося к драке болотного кота.

Всё её тело мгновенно налилось какой-то дурной силой. Челюсти с оставшимися тремя зубами сжались так, что напрягшиеся мышцы на лице сузили глаза до щёлок. Баба замычала носом, как озверевшая лосиха и шагнула на встречу людоеду.

Волк оказался какой-то неправильный. В подобном случае правильный, нападать на эту бабу никогда бы не стал. Любой другой, просто бы пугал, стараясь заставить её бежать. Каждый хищник нюхом чует два вида страха у добычи. Когда она удирает и тогда во что бы то ни стало её надо догнать и сожрать. Во второй разновидности страха добыча набрасывается сдуру на охотника, полностью ополоумев и старается защищаться, активно отбиваясь.

Такую неправильную добычу лучше первому не трогать, а если один охотишься, так не трогать вообще. Волк, даже голодный, а он по сути дела почти всегда голодный, не накинется на жертву если та своими ополоумевшими маханиями конечностей, или тем, что в них есть, может нанести ему хоть какую-нибудь рану. Он не трус, он просто умный хищник. Зверюга знает, что раненый или покалеченный он тут же станет добычей своих же собратьев. Таков волчий закон. Раненый значить слабый, а слабый должен умереть.

Поэтому каждый нормальный волк, очень рьяно следит за целостностью своей шкуры, лап и зубов. А вот этот оказался совсем неправильным. Он оказался обнаглевшим и без башки на шее. Зверь, не задумываясь кинулся с распахнутой пастью на бабу одним длинным прыжком.

От неожиданности Дануха вытянула вперёд руку с пучком травы прямо перед собой, как бы заслоняясь, даже глаза закрыла, и он со всего маха заглотил пучок корней с землёй в открытую пасть «по самые внутренности». Но зверь был тяжёлый, а прыжок его был столь стремительным, что толстую и грузную большуху снёс как пушинку.

И покатились они по склону кучей-малой. Дальше Дануха плохо помнила, что было. Помнила, что орала во всю свою глотку почти в самое его ухо, то и дело срываясь на визг и молотила каменюкой ему по морде. Умудрилась даже куснуть его за это ухо, но малозубый рот никаких заметных увечий этим нанести зверю не смог.

Сколько они так катились вниз, или просто катались на месте, она не знала. Смутно помнила, что поначалу он сильно брыкался лапами и извивался, как живая рыба на раскалённом камне. Но хорошо запомнила самый конец, когда уже сидела верхом на его боку и схватив камень двумя руками, плющила его башку.