Александр Берник - Степь 1. Рассвет

«Угадал говноед. И как можно дальше от тебя»

– Я продам тебя первому встречному арийцу в коровник.

«Ну, так ещё куда не шло, – подумала Зорька, приняв надменное выражение на лице и даже чуть задрав нос, – В арийский коровник я ни против. А то ишь, в суп он меня захотел, * *»

– Девка ты молодая, отмытая и не дурна собой. К тому же похоже ещё и не пользованная. Значит продать тебя можно хорошо и за золото.

«Да, я молодая и красивая, не то что ты урод с укороченным огрызком. Я даже его как следует рассмотреть не смогла».

– В какое ты сборище крыс попадёшь и к какому хозяину, мне плевать.

«Фу! А вот это мне как-то не нравится», – опустила она задранный носик и задумалась.

– Третий выбор, – тем временем доводил до пленницы свои требования молодой ариец.

«Ну что ещё, говнюк *»? – продолжая обдумывать пакости чужого коровника и сравнивая его с ужасами чужого бабняка.

Хотя ни того, ни другого девке в жизни видеть не приходилось, но по крайней мере могла себе представить чужой бабняк по их купленным невестам, оценивая каково им у них. А вот про коровник ярица раньше как-то и не думала.

– Ты хочешь жить. Не хочешь, чтобы тебя продавали ни весь, кому и остаёшься при мне со своей злобой и ненавистью.

«Да разбежавшись трахнись оземь, вонючка облезлая. На кой ты мне сдался, зверюга сраная».

– Тогда я сажаю тебя на поводок, и ты становишься моей коровой.

«Ух ты!» – она скорчила ехидную мордочку и даже плюнула в его сторону, но естественно, не вылезая из-под одеяла.

– Корова атамана – это высокое звание.

«Да я прям рухну с этой высоты, * пёс».

– Среди других коров логова ты будешь пользоваться определённым уважением.

«Ну, с другой стороны, я чё ли большухой сделаюсь? Это уже не плохо».

Зорька вновь призадумалась. Одно дело в чужой коровник шлёпать бесправной молодкой, а другое, вроде как сразу большуха. Да. Было бы не плохо. Она бы тут навела порядки, никому бы мало не показалось.

– Будешь делать, что скажу, когда, где, как и сколько.

«А вот * тебе с поленницу, глиста жопогрызная. Я на такое несогласная. Чай не в помойке себя нашла любимую».

Рыжая так вошла в роль беспредельницы, что, напрочь забывшись, даже выпрямилась загордившись, складывая руки на груди и закидывая ногу на ногу.

– Следующий выбор.

«Да пошёл ты полем со своими выборами, недосерок *, чтоб тебя кабан *».

– Ты хочешь жить в достатке и во власти.

«Ещё бы не желать, и ты мне в этом деле не помеха, жопа ушастая».

– Не хочешь продаваться, а желаешь продавать сама.

«Да», – шепнула она, при этом глубоко кивая, с таким видом будто это дело давным-давно решённое и пусть только кто оспорит.

– Меняешь злобу на покорность с обожанием и становишься моей женой.

Вот тут разошедшаяся Зорька перестала дышать, выпучив глаза и замирая с открытым ртом, в котором застряло очередное матерное зубоскальство.

– Первой и пока единственной.

«Женой!?» – недоумённо переспросила она сдавленным шёпотом, не веря в услышанное.

– Рожать и воспитывать моих детей.

Это осталось без комментария, потому что рыжая впала в ступор от неожиданного предложения и вместо злобной мысли молча пустила по щеке слезу.

– И наконец, последний выбор.

Она продолжала слушать, но уже как-то рассеяно.

– Ты забываешь всё, что я здесь наговорил. Одеваешь своё платье, оно валяется там, где сбросила, и я вывожу тебя за последнюю засаду. После чего ты свободна.

«Воля?». Глаза ярицы вновь округлились и притом чуть не вылезли из орбит. Сердце заколыхалось словно порванная тряпка на ветру. Такого она вообще не ожидала от похитителя. На кой тогда крал?

– Притом свободна совсем. Не только от меня, но и вообще от всех.

«Что значит от всех?», – переспросила она про себя находясь в некой прострации.

– Рода твоего больше нет. Я всех продал.

Зорька закусила губу до соли во рту, но боли не почувствовала. Она ещё не осознала смысла, но неожиданно поняла почему её не отбили у воров Нахушинские мужики. в голове замелькали обрывки разных мыслей, пытаясь сложиться в нечто единое, но у девки в мозгах был такой кавардак, что о каком-нибудь маломальском порядке даже говорить не приходится.

– Баймака твоего тоже больше нет, я его пожёг.

Вот тут Зорька впала в очередное оцепенение, напрочь, ни только ничего не понимая, но и перестав думать.

– Что с тобой будет за пределами моего леса, мне всё равно. Забуду, как сон. Найду другую.

А вот это был уже удар ниже пояса. Притом из того разряда, когда вместо потери сознания, наоборот в него приводит. Говорить такое кутырке, да в её возрасте – это всё равно что прилюдно обозвать кривожопной страхолюдиной. Это высшая степень унижения, влекущая за собой кровную обиду на всю оставшуюся жизнь, и в будущем непременную месть.