София Агачер - Путешествие внутри себя

Из местных продуктов – немного мяса, творога да квашеной капусты с мочёностями. А рушников, когда-то украшавших все колхозные рынки страны, совсем нет: ни тканых, ни вышитых.

Москва давно перестала быть русской, это, скорее, интернациональный колхоз! Поэтому несолоно хлебавши я умчалась восвояси.

Московская вонь от выхлопных газов, заполняющая чашу города и ещё километров надцать его пригородных дачных посёлков и городков, наконец-то закончилась под Вязьмой.

У Смоленска удалось отвязаться от апрельской слякоти, облепившей стёкла машины. Перестал падать и противный мокрый снег. Вдоль Олимпийки, построенной к Олимпийским играм от Москвы до Минска, тянулись весёленькие зелёные поля, заросшие весенними цветами, с торчащими в небо остовами разрушенных ферм. Обозрев это «торжество» земледелия, я поняла, что моя надежда увидеть местные продукты на рынках растаяла безвозвратно.

Наконец в районе Дубровно из московского царства Снежной Королевы мы попали в иной мир, в синеокую Беларусь: через много-много лет я возвращалась в родной город. Хотя, если честно, синеокой она была только весной. Летом же превращалась в зеленоглазую красавицу с золотистыми искорками цветов на лугах, да с конопушками снопов сжатой ржи на полях, да с белобрысыми мордашками местной детворы на улицах. После серой, раздетой Москвы, откуда почти исчезла красочная и креативная реклама, ларьки с чебуреками и блинами, красивые и манящие витрины магазинов, Беларусь вначале показалась мне сказочной «страной Жевунов». В районе Орши уже были аккуратно распаханы поля. Дородный хозяин и лошадка с плугом возделывали землю под картофель, паслись коровы; в лесу цвели белые подснежники и фиолетовый чабрец, берёзы плакали соком, жужжали пчёлы и шмели. Запахло свежевспаханной землёй, пряными травами и далёким детством! На обочине шоссе можно было купить парное молоко, рассыпчатый творог, картошку величиной с арбуз, стекающий золотом мёд и пышущие здоровым румянцем пироги. Во мне проснулся Гаргантюа.

Дорога прикатила нас в Гомель, где жил мой родной дом – мой крепкий якорь, не дававший сорваться в небытие ни при каких обстоятельствах. Мысль о том, что дома меня ждёт мама, всегда придавала сил и уверенности, ведь даже самая грозная буря когда-нибудь заканчивается. Разве может быть счастье большее, чем обнять после долгой разлуки свою маму? Долго-долго смотреть в её глаза и держать в ладонях её маленькие, ставшие уже почти невесомыми ручки?

Время потекло вспять. Мгновенно пронеслось несколько суток, и я выползла из домашнего ковчега и начала бродить по закоулкам своего прошлого. Но какое-то странное чувство досады и потери увязалось за мной по пятам. Тяжесть навалилась на грудь, заболели суставы, затрещал позвоночник, закружилась голова. «Ну конечно, это сказывается усталость после долгой дороги из Америки, да и перемена дня и ночи тоже бодрости не добавляет», – думала я.

Дни шли, словно ходики, своим чередом, а болезненные ощущения и тревога всё не проходили. Ни нарядные, аккуратные дома с резными наличниками, ни сады с цветущими вишнями и грушами, ни палисадники, светящиеся ландышами и тюльпанами, ни прекрасный парк, раскинувшийся над рекой Сож, не приносили мне облегчения.

И вдруг я поняла, в чём дело и от чего мне, наполненной до краёв счастьем встречи, так неуютно в родном городе. Даже в суетной Москве сразу после тяжёлого перелета через океан я чувствовала себя более комфортно. А здесь атмосфера как будто уплотнилась, причём настолько, что становилось труднее дышать и двигаться. Казалось, огромный поршень сжал пространство, выдавив вольный воздух, и оставил лишь плотную, упорядоченную, почти кристаллическую структуру. На улицах, в скверах и во дворах совсем не было бомжей, панков, хиппи и прочих чудиков. Люди были опрятно и аккуратно одеты, сосредоточенно занимались своими делами, но никто не улыбался. Даже дети, выделявшиеся яркими пятнами своих курточек, почти не шалили, не баловались, а главное – не смеялись заливисто и беззаботно!

Паника охватила меня от осознания того, что в этой строго упорядоченной стране исчезло веселье, как в сказке про проданный смех. «Этого не может быть, – подумала я. – Вот проснусь завтра утром и пойду на рынок, куплю мёда, творога, зелени, огурчиков маленьких в пупырышках, яиц настоящих с янтарными желтками, перьев лука, сала копчёного и, конечно, старого доброго леща и плотвичек днепровских на уху. Позову одноклассниц, устрою пир, и мы начнём вспоминать и смеяться!»