И Калышева - Основы истинной науки - I

Единство не есть ни бытие, ни разум, но выше того и другого, выше всякого действия, выше всякого самоопределения. Как сложное содержится в простом, а многое в едином, точно так же простое содержится в единстве. Пока мы не признаем этого абсолютного единства, мы не овладеем сущностью предмета, ибо как возможно составить себе понятие о ней вне этого принципа единства? Что такое индивид, животное, растение, как не единство, главенствующее над множеством? Что такое само множество - армия, собрание, стадо? Это связь, соединяющая части самых сложных предметов. Единство безусловно, неизменно, бесконечно и в самом себе находит удовлетворение; это не единица в арифметическом смысле и не неделимая точка. Единство есть абсолютное, всемирное Единое в его совершеннейшей простоте. Это высшая ступень совершенства, идеальная красота, высшее Добро. (Льюис, т.I., стр. 290, 291).

7) Декарт учил: «Дабы познать природу Бога, насколько это доступно моей природе, я должен только соображать о каждой вещи, идею коей в себе имею: было бы совершенством или недостатком владеть ею? Я могу быть уверен, что всё, отмеченное каким-либо несовершенством, отсутствует в Нём, всё совершенное в нём находится. Таким образом в нём не может быть сомнений, непостоянства, грусти и подобных вещей, не иметь которых и я был бы рад. Далее, я имею идеи о многих вещах телесных и чувственных, ибо, хотя я и предположил, что нахожусь в состоянии сновидения, и что всё мною видимое и воображаемое есть обман, я должен был, однако, признать, что идеи эти действительно присутствовали в моей мысли. Но познав очень ясно, что во мне разумная природа вполне разделена от телесной, и соображая, что всякая составленность свидетельствует о зависимости, а зависимость есть явно недостаток, заключим, что быть сложенным из двух природ не было бы для Бога совершенством, и что, следовательно, в нём нет такой составленности. А если есть во вселенной какие-либо тела, умы или иные натуры, не имеющие совершенства, то всех их бытие должно зависеть от Его могущества, так что без Него они не могли бы просуществовать и одного мгновения.

«Наконец, если есть ещё люди, которых и приведённые доводы не убедят в существовании Бога и их души независимо от тела, то пусть знают, что все другие вещи, в кои они, может быть, более верят, как-то: что они имеют тело, что есть звёзды, земля и тому подобное, - менее достоверны». (М. Любимов, Филос. Декар. 1886, стр. 117 - 119).

Посвящая свои «Размышления» Сорбонне, он говорит: «Я всегда думал, что два вопроса - о существовании Бога и о сущности души - должны считаться самыми главными в ряду тех вопросов, решать которые следует скорее философии, чем теологии; ибо, хотя для нас, верующих, совершенно достаточно верить в Бога и в то, что душа не погибает вместе с телом, но, без сомнения, неверующих невозможно заставить признать какую-либо религию или даже какую-либо нравственную добродетель иначе, как путём доводов разума». (Льюис, т.II, стр. 81).

8) Лорд Бэкон Веруламский находил, что учение о Боге не должно отделяться в воззрениях человека от того религиозного понятия, которое внушает Церковь; как мы должны против своей воли повиноваться Закону Божию, так точно должны приноравливаться к вере там, где она противоречит нашей природе. Чем сверхъестественнее кажется Божественная тайна, тем большую славу воздаём мы Богу, когда веруем в Неё. (Истор. Филос. Бауэра).

9) Спиноза был долгое время пугалом для теологов и для робких мыслителей и всегда представлялся каким-то чудовищем, атеистом, и притом, к вящему ужасу, атеистом-евреем; даже те, которых не пугал самый смысл его системы, всё-таки считали его не более как холодным логиком. Но в сущности этот мощный диалектик был мудрым, добродетельным и любящим человеком.

В течение всей своей в высшей степени несчастной жизни, отверженный всеми, окружённый самой безысходной нищетой, он отличался высоким мужеством, не оставившим его и в его последние минуты, и при холодном, спокойном стоицизме он обнаруживал всегда детскую весёлость, исходящую из его мягкой и доброй души. В учёном мире распространял свои доктрины, на разработку которых потратил огромный труд, но детей он постоянно поучал аккуратному посещению богослужений.

Он имел обыкновение беседовать с своим хозяином и хозяйкой, по возвращении их из церкви, о слышанной ими проповеди и о той пользе, какую она им приносит. Ему был чужд тот неблагоразумный прозелитизм, который разрушает известного рода убеждения в умах, не способных принять убеждения другого рода. Однажды хозяйка спросила его, - убеждён ли он, что её религия спасет её. Он отвечал: «Ваша религия хороша, и вам не следует искать другой; не сомневайтесь в том, что она спасёт вас, если вы присоедините к своему благочестию мирные добродетели семейной жизни». (Истор. Фил. Льюиса, стр. 105).