Ларра Доррен - Сказки из прошлого. Книга I

Ночь действительно прошла спокойно для мамы, заваренная трава была очень кстати, и даже казалось, что где-то страдание на ее лице немного отступило. Такой маленький шажок в сторону успеха очень ободрил его, и уже задолго до рассвета он стоял в назначенном месте на опушке. Но Адели не было. Так он прождал до полудня, и решил ехать в деревню.

Въехав в деревню, он спросил у первых попавшихся торговок, где живет Адель. Но те почему-то шарахнулись от него в сторону. Он удивился, и поехал дальше. На пути встретилась женщина в черном платке, он спросил у нее, не знает ли она Адель?

– Адель? Да кто ж ее не знает! Ведьму это проклятую! Заморила пол деревни неслыханной болезнью, а дите мое так прокляла, вот и мучается калекой с мальства, ни ручки, ни ножки у него не поднимаются, так и растет уродцем! – запричитала женщина. – Забрали ее вчера вечером, инквизиция! Я сама лично заявила на эту чертовку! Костер по ней плачет! Гореть ей в аду, гадине!

У Генриха все помутнело перед глазами и остановилось внутри. Он медленно слез с лошади и в голове поплыл образ белокурой девушки с волшебными зелеными глазами.

– Как?! Почему инквизиция?

Но женщина его уже не слышала, она завела свою волынку с проклятьями, на чем свет стоит, и поплелась дальше.

– Не верь ей, – сказал тоненький хриплый голос. Рядом стояла сгорбившаяся старушка, трясущимися руками вытиравшая слезку со сморщенного лица. – Хорошая она была, Аделюшка наша. Хоть и сироткой выросла, но злой не стала. Всем всегда помогала, и зла ни на кого не держала. Светлый человек был на всей земле. Царствие ей Небесное. А Марта эта, сама виновата, не послушала Аделюшку, не стала дитятку лечить, то лень ей было, то невдомек. Оно ж, знаешь, как, крайнего легче-то найти всегда. А оно, на Бога надейся, да сам не плошай. А деревня да, болеет, но девчонка с ног сбилась уже, днем травы собирает, полночи отвары раздает, кто не может прийти – сама разносит по домам. Исхудала совсем. Дошла. И ведь ни копеечки не берет, ни с кого. Знает, что всем тяжело, а сама жива, на чем свет держится. О-хо-хо, что наделала Марта, что наделала. Ты ступай, сынок, ступай от греха подальше. И поминай нашу светлую душу Аделюшки добрым словом.

Генрих словно остолбенел. Слова застыли железным комом в горле, и он не мог вымолвить ни звука. Казалось, что дикий обморок сейчас перевернет всю землю вместе с ним.

– Подождите, – выдавил он из себя, – почему молиться за душу? Что вы хотите этим сказать?

– А то и говорю, что слышишь, – прохрипела бабуля, – нет ее больше. Господи прости, – осенила себя крестом старушка, – казнили ее утром, на площади, на рассвете. Дед Жан утром молоко в город возил на базар, рассказывал. Костер большой сделали, привязали деточку нашу за рученьки беленькие, и подожгли! Она, кричала, говорит, не от боли, а Богу кричала.

– Что кричала? Бог с нами?

– Нет. – Старушка наклонила к себе голову Генриха и прошептала что-то на ухо. Генрих выпрямился, как отпружинившая стрела и сказал: – Не может быть!

Он вскочил на коня и поскакал прочь из деревни. В голове все смешалось. Болезнь мамы, надежда на ее выздоровление. Внезапная смерть Адель. Все рухнуло в один момент, как будто все закончилось, не успев начаться. Но больше всего ему не давала покоя мысль о сказанных словах Адель на костре.

Он прискакал в свое имение и велел позвать священника. Тихо зашел к маме и порадовался ее более-менее ровному дыханию. Но отвара осталось еще на два приема, и это его беспокоило. Получается, мама болела чем-то похожим на то, чем болели в соседней деревне. Но чем лечила Адель, и как хотела помочь его маме. Помочь его маме, которая лично подписала указ на казнь родителей Адели. «Боже! Ну как же так! Ну почему все так!» Генрих закрыл лицо руками и склонился над матерью.

– Сынок, – тихо сказала мама, – я сегодня так хорошо спала. Ты знаешь, мне намного легче дышать. Ты знаешь, мне удивительный сон приснился. Как будто Белокурая девушка-Ангел прилетела ко мне и сказала: «Маргарита, ты будешь здорова и проживешь долгую и счастливую жизнь». Потом Ангел положила мне свои белые руки на мою грудь и вдохнула в меня золотой свет, который Божественным теплом разлился по всему телу. На прощанье она подарила мне прекрасную улыбку и подморгнула ясным зеленым взглядом.

Генрих нашел в себе силы, чтобы не зарыдать на груди у больной матери. Он поцеловал ее в лоб и вышел. Священник уже его ждал.

– Расскажите мне об утренней казни! – грозно, вместо приветствия обратился Генрих к священнослужителю.