Кати Беяз - Мемуары Ведьмы

– Погоди, присядь, объясни всё толком, – успокаивала её бабушка. – С чего ты взяла, что я тебя в могилу решила свести? Сядь, дочка, сядь, расскажи всё!

Та наконец села и расплакалась. Закатав рукава широкой рубахи, она показала ужасные синяки и царапины у себя на руках. Отодвинув тёмные волосы по плечи, женщина открыла свою шею, усеянную жёлтыми и зелёными следами от чьих-то пальцев. Оказалось, что с самой первой ночи, после того как плетёный человечек был подложен под пол, муж, доходя до двери на зов утопленницы, разворачивался ровно с места, где был положен оберег, и шёл обратно. Глаза его были налиты кровью, а руки словно колючие ветки тянулись к её шее и начинали душить. С криком первых петухов Максим ложился в кровать и засыпал. Наутро он ничего не помнил, кроме женского зова за окном. Его психика пошатнулась, и вечерами он начал регулярно употреблять спиртное; то ли чтоб заглушить боль потери, то ли от страха, овладевшего им.

На третий день женщина не выдержала и вытащила из-под порога плетёного человечка.

– Когда я открыла половицу, то не поверила своим глазам. Моя рука отдёрнулась в попытке взять оберег. Он был совсем другой и уже мало походил на то, что ты мне дала для охраны.

Бабушка нахмурила брови и посмотрела на пол – туда, где упал её оберег. Теперь его было совсем не узнать. Руки плетёного человечка были размотаны – они напоминали длинные, растопыренные в разные стороны щупальца, усеянные мелкими шипами. Его рябиновые глаза казались совсем обезумевшими, в них вплелись тонкие ветки, словно вены, и дали ростки. Я сделала шаг назад, сторонясь этого чудища, как вдруг его глаза шевельнулись и уставились прямо на меня. Это произошло так быстро, что мне оказалось достаточно трудно признать реальность происходящего. По сей день я не могу ответить себе на вопрос, действительно ли это существо посмотрело на меня тогда или его взгляд был всего лишь плодом моего воображения.

Глаза бабушки заметно раскрылись от удивления, затем она прищурилась и свернула губы в трубочку. Всем нам теперь плетёный человечек виделся иным – чем-то злобным, а не оберегающим. Он, казалось, жаждет чьей-то крови с этим рябиновым взглядом и ужасающе длинными, растопыренными ветками-руками.

– Тебе, баб Валь, люди жизнь свою доверяют, а ты… – протянув последние слова и качая головой, пожаловалась женщина.

– Тут что-то не так, Ольга, мне надо…

– Ладно, чего там, оправдаться можно по-всякому, а кто мне здоровье вернёт и рассудок любимого мужа? – перебила та бабушку.

– Мне надо подумать, что там у тебя произошло на самом деле. И покамест я не могу говорить пустого и придумывать небылицы, – сухо ответила бабушка, стараясь игнорировать давление недовольной клиентки, – а ночевать вам с мужем лучше вне своего дома сегодня.

Ольга подняла брови, напрягла губы и повернула голову вбок, выражая своим видом глубокое разочарование в способностях ведуньи. Она вышла из дома, не произнеся больше ни слова, но из открытого окна до нас снова донёсся её осуждающий тон.

Бабушка сидела с задумчивым лицом, глядя в пол; затем глубоко вздохнула и взяла плетёного человечка газетой, велев мне не выходить из дома и не смотреть в окно. Разумеется, я её послушалась.

Задрав ноги, я уселась на кровати в углу и стала изображать в большом альбоме для рисования плетёного человечка. Вскоре я услышала звук разгорающегося костра и говор моей бабушки. Я прекратила рисовать, отложив всё в сторону, и напряглась всем телом, стараясь услышать немного больше из того, что происходило во дворе. Бабушка, в свою очередь, тараторила что-то на неизвестном мне языке, как вдруг послышался визг, самый настоящий визг! На секунду я подумала, что это она, но сквозь череду визжаний я всё ещё могла слышать её невнятное бормотание. Мне стало не по себе, и средь бела дня мои руки покрылись мурашками. Затем все звуки смолкли, и я почувствовала запах жжёных перьев – такой, словно дед только что опалил курицу. Потом запах совсем исчез, как и не было; и в дом зашла бабушка, а вместе с ней на языке появился горький привкус полыни.

– Кто это визжал? – с порога спросила я.

– Оберег визжал, – как-то подавленно ответила она.

– Так он был живой? – с ужасом спросила я, отклонившись спиной назад, словно меня отпихнули не рукой, а произнесёнными словами.

– Да, живой. Он, конечно, не станцевал бы тебе лезгинку, но заставить одного человека убить другого он вполне смог бы. Иди лучше принеси мне кое-какие вещи из погреба.