Джон Ури Ллойд - Этидорпа, или край Земли

Я представляю, что он, наверное, читал мои впечатления о себе, так как эти идеи сами принимали форму в моем мозгу. А он спокойно ждал, когда я достигну самообладания, которое позволило бы ему изложить цель своего прихода.

Oн первым нарушил молчание: «Я вижу, что Вы не расположены оплатить Ваше пари больше, чем мне надлежит забрать. Так что не будем об этом спорить. Допускаю, что мое появление сегодняшней ночью было неожиданным, но Вы не можете отрицать, что сами вызвали мое появление». «Ваша память виновата - продолжил он – если Вы не можете вспомнить того, что произошло за прошедший день. Разве Вы не пытались заинтересоваться мудростью современной книги, установить разум в направлении истории, химии, ботаники, поэзии и общей литературы? И провалившись на всем этом, разве не Вы вызвали невольно Цицерона к практической демонстрации его выражения, которое пережило века? И разве не Ваша свободная воля поставила пари, которое, как почитатель Цицерона, я волен принять?» На все это я мог лишь молчаливо согласиться. «Очень хорошо. Не будем следовать дольше этой теме, поскольку она не имеет отношения к моему делу, которое состоит в ознакомлении Вас с необычайно интересным рассказом, но на определенных условиях. Если Вы их выполните, то сослужите добрую службу не только себе самому, но и мне».

«Назовите, пожалуйста, условия», - сказал я.

«Они достаточно простые - ответил он – рассказ, о котором я говорю, запечатлен в манускрипте. Я представлю его в ближайшем будущем. Я могу сам прочесть Вам его в слух, либо дам Вам прочитать его самому – по Вашему выбору. Далее мое желание сocтоит в том, чтобы во время чтения Вы выдвигали любое возражение или вопрос, который Вы сочтете уместным. Это чтение займет много вечеров и при необходимости я буду часто к Вам приходить. Когда чтение будет закончено, мы надежно запечатаем пакет, и я оставлю его Вам навсегда. Затем, Вы будете хранить манускрипт в безопасном месте в течение 30 лет. По окончании этого периода я хочу, чтобы Вы опубликовали эту историю для всего мира».

«Ваши условия представляются легкими, - сказал я после некоторой паузы, – они действительно очень простые».

«Так Вы принимаете их? - спросил он ».

Я колебался, так как перспектива отдать себя на ряд интервью с этим необыкновенным и таинственным персонажем показалась мне требующей рассмотрения. Он явно прочёл мои мысли, потому что пoднявшись с кресла, внезапно сказал: «Дайте мне ответ сейчас же».

Не вдаваясь в обсуждения, ответил: «Я принимаю, но с условиями».

«Назовите Ваши условия, - ответил гость».

«Я опубликую этот труд или передам его для публикации другому человеку».

«Хорошо, - сказал он, - до скорой встречи». С вежливым поклоном, повернувшись к двери, которую я раньше запер на замок, он мягко ее открыл и с тихим «спокойной ночи» исчез в прихожей.

Я посмотрел ему вслед, не зная, что и думать, но резкий импульс заставил меня взглянуть на стол. Я увидел, что он забыл свой нож. С намерением вернуть его я приблизился, чтобы поднять его, но не успели мои пальцы прикоснуться к ножу, как внезапный холод потряс мои нервы. Это было не как электрический шок, а скорее как ощущение крайнего холода, мгновенно пробежавшего по телу.

Бросившись в прихожую, чтобы спуститься со ступенек, я позвал таинственное существо: «Вы забыли свой нож». Но за слабым эхом своего голоса я не услышал ни звука. Фантом ушел. Я стоял на лестнице, оставив открытой дверь. Уличный фонарь излучaл неясный свет напротив дома. Я вышел и прислушался, но не было слышно ни одного звука, если исключить биение моего сердца, которое так сильно стучало, что мне казалось, будто я его слышу. На пустынных улицах не было слышно эха ни одного шага. Все было тихо, как на кладбище. Я мягко закрыл дверь, запер ее на замок и на цыпочках вернулся в свою комнату, в изнеможении повалившись в кресло. Я был более чем истощен. Я дрожал с головы до ног и не от холода, но от страшного нервного потрясения, которое самым интенсивным образом отражалось на позвоночнике и казалось вспыхивающим вверх и вниз по спине, вибрируя как лихорадочный пульс. Эта активная боль сменилась чувством замороженного оцепенения. Не знаю, как долго я сидел, пытаясь успокоить себя и сдержанно подумать о ночном происшествии. Постепенно я восстановил свои нормальные ощущения и, направив свою волю по каналу трезвого размышления, я сказал самому себе: «Не может быть никакой ошибки в отношении его посещения, ибо нож, как свидетель факта, здесь. Это безусловно, и я обеспечу свидетельство всех событий». С таким размышлением я повернулся к столу, но к своему изумлению обнаружил, что нож исчез. Одного этого чуда было достаточно, чтобы начали выступать из каждой поры кожи холодные капли пота. Мой мозг пришел в смятение и, зашатавшись в кресле, я закрыл лицо руками. Не помню, как долго я сидел в таком положении. Знаю только, что начал сомневаться в своем психическом здоровье и подумал, не этим ли путем люди сходят с ума. Не мои ли это особые привычки к изоляции, нерегулярному и интенсивному обучению, безответственному проживанию, вдохновили к такой выбивающей из седла причине? Конечно, были все основания так полагать, и, тем не менее, я все-таки был способен думать трезво и уверенно держаться единой линии мысли. Я рассудил, что психичeские больные не могут это делать, и постепенно страх и возбуждение ушли. Когда я стал более спокоен и собран, мой здравый смысл подсказал: «ложись в постель, спи столько, сколько сможешь, смежи веки свои, а когда проснешься отдохнувшим, подyмай на досуге обо всем случившемся». Я поднялся, оставил ставни открытыми и обнаружил, что уже рассветает. Постепенно раздевшись, я лег в постель, закрыл глаза, туманно осознавая некую успокаивающую опеку. Мoжет быть оттого, что я был физичeски опустошен, я вскоре потерялся в забвении сна.