Сильвия Браун - Жизнь на другой стороне

Дома я появилась довольно поздно. Конечно же, я рассказала бабушке Аде о происшедшем и спросила, может ли она выяснить, в чём я была виновата. Она пошла к сестре Марии-Стефании и провела с ней разъяснительную беседу. Точно не знаю, что она говорила сестре Марии-Стефании, но с тех пор меня никто больше не ругал за то, что я способна слышать голоса ангелов.

В шестом классе нам начали читать лекции об аде, сатане и одержимых. Религию, дарившую нам радость, любовь и утешение, попросту выворачивали наизнанку. Теперь она напоминала подземелье, скрывающее в своей жуткой утробе все виды ночных кошмаров. Честно говоря, я сразу подумала, что чертей не бывает. Похоже, нас пугали какими-то детскими страшилками, чтобы мы стали более послушными. Трудно представить себе любящего и милосердного Создателя в роли мелочного, мстительного, беспощадного чудовища, бросающего своих детей в «геенну огненную» за съеденный ими в пятницу кусочек мяса. Нас убеждали, что за грешные мысли тоже полагается наказание, независимо от того, реализованы они в действиях или нет. И это Божья Справедливость? Не верится. (Кстати, уже разрешено употреблять в пищу мясо по пятницам. Как же теперь быть несчастным душам, «отбывающим наказание» за отменённый грех? Наверное, со словами «извините, ошибочка вышла» Бог откроет ворота ада, простит им «списанный» грех и реабилитирует их посмертно? А кто им компенсирует адовы муки? Значит, Божий Суд далёк от совершенства? Господь тоже ошибается? Абсурд. Никогда в это не поверю!)

Если какой-то предмет мне неясен, я решительно исследую его, пока не расставлю все точки над Я всегда стремлюсь делать понятным непонятное. Эта особенность выделяла меня и в шестом классе. Итак, я снова подняла руку и потребовала объяснений: в какого Бога мы должны верить? В любящего, милосердного Создателя или в кровожадного душегуба, жестокость которого нам недавно так красочно живописали? Меня опять «сердечно» пригласили на беседу «тет-а-тет» после занятий. И опять я пришла домой мрачнее тучи, а бабушка Ада понеслась в школу, чтобы поговорить с монахинями «по душам». Будучи медиумом и специалистом в вопросах добра и зла, бабушка Ада считала «нечисть» — бесов, упырей, вурдалаков и т. п. — продуктом человеческого страха. Господь Бог не имеет к «чертовщине» никакого отношения. Монстров способно создавать только заражённое ужасом человеческое воображение. Сатана не более реален, чем «бабай», «бука» или «чудо-юдо». На самом деле его не существует. В тот день меня всё-таки пожурили, но не из-за расхождений во взглядах насчёт религии, а исключительно из-за моей «несносной» привычки то и дело задавать вопросы.

А потом была первая в моей жизни исповедь. Я знала, что войду в кабинку для исповеданий и стану перечислять все мои грехи священнику, сидящему за перегородкой. Мне не будет его видно, зато я отчётливо услышу его наставления. Наверное, он скажет, что я должна покаяться и искупить свои грехи, поскольку этого хочет Господь. Я сильно переживала, поэтому заранее составила подробный письменный список своих проступков, чтобы ничего не пропустить на исповеди. В ответственный момент раскаяния я, путаясь и сбиваясь, отчаянно шелестела своими «бумажными» грехами. Священник услышал шум и спросил, чем я занимаюсь. Мой ответ вызвал у него бурю негодования. А вдруг кто-то увидит этот «чёрный список»?! Стыд и позор! Мне было одиннадцать лет.

Перечень моих аморальных поступков включал препирательства с мамой и ложь относительно того, сколько раз в день я чищу зубы. Я говорила родным, что чищу зубы утром и вечером, но эта информация не соответствовала действительному положению вещей. Фактически, я делала это только один раз в день. Наверное, я должна была сгореть от стыда за совершение столь тяжких преступлений. Достойным ли было моё поведение, если я грубила и врала своим домашним? Конечно, нет. Но стоило ли священнику предавать меня анафеме за мои «грехи»? Вряд ли.

Потом весь процесс покаяния в церкви перед исповедником показался мне нелогичным. Если есть посредник между мной и Богом, зачем тогда молиться? Зачем обращаться с просьбами к Богу, если их может передавать Ему тот же «невидимый» священник? Всех нас Господь любит одинаково. Почему же Он уделит больше внимания не мне, если я попрошу Его о чём-то сама, а священнику, который молится Ему от моего имени? Кроме того, общение с Богом — это священное, глубоко личное действо. По словам Франсины, никто, даже наши духовные наставники, не имеет права подслушивать наши молитвы. Напрашивается вывод, что обязательная исповедь священнику в какой-то степени нарушает конфиденциальность наших отношений с Богом.