Нандор Фодор - Меж двух миров

«Я знал, что отец находится в добром здравии, — писал он об этом накануне Рождества 1858 года в своём же журнале. — И тем не менее… Он сидел на стуле, спиной к кровати, опустив голову на руку, и трудно было понять, дремота ли одолела его, или печаль. От неожиданности я сел, затем перегнулся всем телом вперёд и взглянул на отца в упор. Он не сдвинулся с места. Я попытался заговорить с ним, но не услышал в ответ ни слова.

Не на шутку обеспокоившись, я протянул руку, чтобы положить её отцу на плечо… и ухватил пустоту. По этим причинам, а также по некоторым другим, суть которых трудно изложить здесь кратко и достаточно ясно, я считаю, что утро для меня — время свидания с призраками».

Итак, Диккенсу привиделся живой человек, с которым в ту минуту не происходило ровно ничего страшного, — другими словами, он испытал автогипнотическую галлюцинацию, переместившую подсознательную картинку в реальность. Повидимому, образ отца, порождённый разумом в момент пробуждения, не растворился внутри, а вышел наружу, превратившись в видение. Характерно, что Диккенсу показалось, будто отец его то ли дремлет, то ли грустит: в действительности, «грустило» подсознание писателя, определённо испытывавшего по отношению к отцу чувство вины.

Есть и другие любопытные свидетельства о приключениях Диккенса в «сумеречной зоне» собственного подсознания; их можно обнаружить в архивах журнала «Фортнайтли ревью», редактором которого был Джордж Генри Льюис, преданный друг писательницы Джордж Эллиот (Диккенс, между прочим, был первым, кто угадал, что за этим мужским псевдонимом скрывается женщина, Мариан Эванс).

Льюис упоминает, в частности, признание Диккенса о том, что каждое слово, прежде чем перейти на бумагу, сначала им отчётливо слышится. А Джеку Филдсу Диккенс жаловался на собственных персонажей: работая над «Лавкой древностей», он не мог спокойно ни есть, ни спать — они преследовали его повсюду! Где бы ни находился писатель, у локтя его непременно вертелась маленькая Нелл: она требовала к себе постоянного внимания, взывала к сочувствию и ужасно ревновала, когда автор отвлекался от неё на разговор с кем-то из посторонних.

Во время работы над «Мартином Чеззлвиттом» Диккенсу особенно докучала миссис Гамп: своими шуточками она постоянно вызывала у него приступы дикого хохота. Происходило это в самых неподходящих местах, например, в церкви, так что писателю приходилось отбиваться от собственной героини чуть ли не силой. Диккенс не раз предупреждал миссис Гамп: если она не научится вести себя прилично и не будет являться только по вызову, он вообще не уделит ей больше ни строчки! Пожалуй, лишь творческий характер этих галлюцинаторных приключений удерживает нас от упоминания о шизофрении в качестве вероятного диагноза.

Несомненно, Диккенс обладал сверхвозбудимым разумом: он был подвержен паранормальным влияниям самого разного толка. Обратимся хотя бы к некоторым его путевым заметкам.

«Может быть, меня убили тут в предыдущей жизни? — пишет он о первых впечатлениях от итальянского города Феррара. — Откуда ещё об этой местности у меня могли бы взяться столь яркие воспоминания? Кровь стынет в жилах, когда я распознаю одну за другой всё новые знакомые детали. Воспоминания о местах, где я никогда не бывал, вспыхнули у меня с такой силой, что теперь вряд ли я смогу о них позабыть».

Прекрасный пример «déjà vu» — ощущения «уже виденного», когда человек узнаёт местность, где никогда не бывал.

Говоря о диккенсовских привычках, стоит упомянуть ещё, что он обожал многолюдные улицы, где можно было бы легко раствориться в толпе.

«Очень меня расстраивает отсутствие улиц поблизости, — писал он из Лозанны. — А ведь именно сейчас, когда так много предстоит сделать, оне мне и необходимы! Днём как-то можно ещё без них обойтись, но вечером я просто не в состоянии освободиться от своих призраков, пока не потеряюсь от них в толпе».

Похоже, Диккенс так концентрировался на собственных персонажах, что те превращались в реальных фантомов, от которых ему приходилось затем отбиваться физически.

Незадолго до смерти Диккенс рассказал о себе ещё одну необычную историю. Накануне одного из своих знаменитых вашингтонских чтений он увидел во сне комнату, где все были одеты в красное. Случайно наткнувшись на женщину, стоявшую к нему спиной, он извинился, после чего услышал вдруг: «Меня зовут Нэйпер».

Лицо её было ему незнакомо, да и людей с такой фамилией Диккенс не знал. На следующий день перед выходом на сцену к нему подошла знакомая женщина и представила подругу, мечтавшую познакомиться со знаменитым писателем. «Вы, конечно, мисс Нэйпер?» — шутливо осведомился Диккенс. «Да, — удивилась женщина (одетая, кстати, в красный плащ), — как вы догадались?»