В молчании и раздумьях, они долго лежали, не шевелясь, пока владыка сна не смилостивился над ними, бездна чёрной пустоты взяла опеку над обоими. Каждому из них приснился одинаковый сон, который был больше похож на явь по остроте ощущений. Явь одна на двоих.
Альэры и Люциана, в океане яркого, мягкого и насыщенного света, который не резал глаза, а был похож на водную, тёплую стихию. Они плыли в этом свете, ощущая друг друга и уже ни о чём не заботясь. Вдруг голос, который, казалось, и был этим безмятежным светом, сказал то, что нарушило их спокойное парение:
— Книга вашей земной жизни уже написана, осталось только попрощаться.
— А что будет с нами потом, — голоса двоих слились в один, умоляющий стон.
— Откуда мне знать, я не последняя инстанция, — сказал голоссвет.
Гарнидупс стоял в большой зале, где стол на 49 человек не мог занять даже половину пространства. Огромный камин, удивительной работы, был забит дровами до отказа и слуга уже разжигал его. Каменные атланты с двух сторон, поддерживающие каминную полку, будто подтверждали своим видом значимость огня, начинавшего лизать поленья. Гул от хорошей тяги, разносясь по множеству колодцев в стенах, волновал слух Гарни. «Я чувствую душой его приближение, то, как он взбешён и бессилен от злости. Значит, сегодня и опять так быстро. Почему Они именно так решили? А может не они, но тогда кто? Неужели ничего не зависит от продолжительности жизни? А ты спросил себя — готов ли ты сам или твоя готовность ни кого не интересует? Разве то малое, что я смог понять и испытать достаточно, чтобы двинуться дальше? Я не боюсь, но и спокойным меня назвать нельзя. Почему-то, равнодушие — странно. И при чём тут одно из высказываний Юлиана: „мудрец внимательно слушает, когда глупец говорит без умолку. Всякому дураку рано или поздно повезёт, так распорядилась фортуна. А вот от мудреца она не отходит, ибо он принимает решение, опираясь на опыт и знания, которые ему любезно предоставил глупец“. Если бы я мог именно в данный момент вспомнить всё, что было с моим „Я“ во всех воплощениях, может сейчас, всё бы было по-другому? Но чутьё, эта крохотная частичка меня, говорит, я должен был оказаться и в этом времени и в этой ситуации. Времена не выбирают, в них живут и умирают. Я не жалею, а наоборот, благодарен за то малое, что удалось. Мир, сотворённый господом, живёт по своим законам, малодушие, беспринципность и страх не вызывают сочувствия и понимания. Он помогает не тем, кто плачет, а тем, кто отважно противостоит всем невзгодам. Моя попытка за столь короткий промежуток времени понять глобальность бытия — наивна. Но и за это мне не стыдно, я уважаю свой разум, который жаждит знаний и всячески пытается, по крохам, собирать истину. Полюбил людей, которые были рядом и своими поступками давали мне советы. И я люблю господа и преклоняюсь перед его могуществом».
— Когда ты любишь бога, людей, идущих рядом, себя самого, значит, ты прозрел и закончишь свой путь, сдав на «отлично» экзамен о чистоте своей души. Награда — освобождение от мирской суеты. Но совершенство твоей души не исчезает со смертью тела, оно — это то, зачем ты рождался, жил и умирал. Ты просто забрал свой лучик, оставив после себя целое солнце.
— Амалион, ты хочешь подбодрить меня? В моём сердце нет тревоги, нет страха и я доволен собой. Но раз ты здесь, значит…?
Но ответа уже не было. Дверь залы распахнулась и Люциан ворвался в комнату. Улыбка, скорее, оскал зверя, лютая ненависть в глазах, сжатые кулаки.
— Мне ненавистна эта жизнь, потому что ты тоже в ней живёшь. Мне отвратителен даже этот воздух, потому что ты им дышишь. Ты решил испугать меня сегодня ночью, но разве мне ведом страх? Твоих талантов недостаточно, что бы вынудить меня сдаться. Ты снова проиграл, но видно и для Люцифера я тоже не слишком хорош, раз он столько веков заставляет меня быть с тобой в одном времени.
— Если ужас кровавой бойни не поразил тебя, значит, ты был слишком далеко от неё. Я думал, ты изменился, ведь на твоих глазах столько всего происходило, а ты всё тот же, неугомонный негодяй, способный растоптать всё на своём пути. Но во мне не умерла вера в бога, я верю, а, следовательно, я существую.
Они смерили друг друга взглядами. Уверенный каждый в своём превосходстве, в правоте своих пристрастий, неплохие ораторы и носители идей тех противоборствующих сторон, к которым относились, сейчас им нечего было больше сказать друг другу. Оба понимали, находиться рядом нет ни малейшего желания. Ни континенты, ни моря, никакие расстояния не смогли бы дать им возможности жить так, как бы каждому хотелось. Победа любого из них — ступень, вот только куда она ведёт? Оба знали свой путь.
Читать дальше