Василий Ленский - Звезды Тянь-Шань

Нам принесли чай с пенкой, снятой с кипяченого молока и просяные лепешки. Тот же самый мужчина немножко постоял и ушел куда-то. Вернулся он со сливочным маслом, аккуратно положенным на деревянную тарелку. Он ушел. Лепешки были еще горячими и я подумал, что их испекли специально для нас. Масло таяло на лепешках, придавая им особый аромат.

— Вкусно, — сказал Дун.

— Здесь все вкусное, — многозначительно ответил дедушка.

В углу было постлано на небольшом возвышении из камня. Дедушка пошел и лег. Дун сел в углу возле масляного светильника и мечтательно устремил взгляд в потолок. Он, наверное, мечтал как разовьет до небывалого совершенства Чи и второе сознание и будет сразу и почитаемым магом и великим астрологом, и знатоком человеческих дум. Он будет видеть судьбы людей, их сущности. Но он не понимал, что все это мечты из того, что уже есть. Каждый день он видит солнце, небо, людей с их судьбами. Что еще надо? Но гонит вперед дхарма движения, которая присуща самому сознанию. Блажен тот, кто в иллюзии. Посочувствовать можно тому, в ком иллюзия угасла.

Я вышел на улицу. Горная луна повисла над долиной. Ее бледный свет заливал тайной горы и освещал небо. Звезды прорывались сквозь ее свет. Я усмехнулся:

«Когда заходит солнце, то тысячи звезд освобождаются из-под солнца. Каждая из них — солнце. Но вот появляется луна с ее холодным отражением и солнце освещает землю тусклым светом. А звезды еще пытаются мерцать своим величием.»

Горное, залитое лунным светом, селение готовилось ко сну. По-видимому, здесь ложились рано и поднимались тоже рано. Электричества здесь не было. Да и к чему оно там, где владение величайшими знаниями было непосредственным. Я долго любовался луной и таинственными стенами этого святилища. Уже собаки лаяли редко и вразбежку, так, на всякий случай, а я все сидел в созерцании мира и своеобразия гор. Что ум?! Трудно даже изобразить и страшно сопоставлять такие восприятия сознания. Ум сухой и ничтожный. Кажется, что здесь, в этих восприятиях вложено потрясающее значимое и бесконечное. Кажется, что стоит только нырнуть туда, в эти тайны и необъятные сущности, как сразу там потеряешься и утонешь навсегда. И все-таки сладостен этот бесконечный миф.

В комнату я вернулся наполненный лунным таинством и радостным ощущением чего-то необычного, многообещающего и праздничного. Огромное доверие охватило меня. Такое доверие бывает только у ребенка в объятиях матери. Дун уже спал. Я лег рядом и отпустил тело. Оно послушно исчезло и я завис в пространстве.

Теперь я мог воспринимать этот храм сверху, а точнее из внешнего мира. К моему удивлению я увидел домики за пределами каменной ограды. Сбоку в маленькой долине сверкала лунными отблесками речка, а за селением на горных террасах располагались сады и огороды. Вдалеке было маленькое пастбище на ровном мягком лугу. Там тоже стояла каменная избушка и в ней еще светился огонек. Повернувшись в бесконечный лунный простор, я вернулся назад в тело и заснул крепким, радостным сном.

— Здесь не говорят по-русски, — сказал дедушка, но помехи не будет. — Они сами почти не используют язык. Просветленные разговаривают только с селянами, теми, которые живут за оградой. Между собою они общаются на языке сущности. Трудно сказать почему, но они знали о том, что ты пришел в горы. Они знали, что мы придем сюда.

«Мудрость небольшая, но достойная, — подумал я. — Если они тренированы, то ощущают изменения в энергоинформационном поле своего сознания. А я там копошусь изрядно. Не заметить меня было бы просто удивительно. Впрочем, поживем — увидим. Эдика не хватает. Он бы сказал: „Небольшая кучка людей примостилась в горах и не без заинтересованности морочит людям головы. Правда, молчать — это уже большая заслуга, но зато выглядит молчание таинственно и мудро до тех пор, пока рот не откроют.“

Мы вышли во двор, солнечный и светлый. С правой стороны было нечто наподобие храма. Мы повернулись туда лицом, но нам уже вышли навстречу.

— Так как, будем говорить или молчать? — спросил я дедушку.

— Ради Дуна будем говорить. Будет и другая молодежь.

Нас жестом пригласили.

„Жесты все-таки используют“, — сказал бы Эдик. Но я знал, что нас ждут уже некоторое время. В просторный зал со светом падающим сверху мы вошли не сразу. Сначала был коридор с высоченными колоннами и несколько раз каменные ступеньки. Дверь была украшена резным орнаментом, выполненным в камне. В зале было много народу. Все сидели на полу. А там, в глубине, лицом к ним, сидел старший. Я посмотрел со спины на сидящих и понял, что это молодежь. Все они были в одинаковых халатах. Я удивился, увидев среди них девушек. Мусульмане женщин в мечеть не пускают. Буддисты женщин в общину берут, но их там не встретишь. По посадке здесь девушки сидели на равных.