И хотя современная образовательная система внушает молодым американцам, будто свержение британского владычества было делом само собой разумеющимся, в действительности революционеры составляли меньшинство среди колонистов. Хартман пишет: «Эти люди [подписавшие Декларацию] были самыми решительными и идеалистически настроенными из колонистов. Если консерваторы того времени утверждали, что Америка должна навсегда остаться британской колонией, эти либеральные радикалы искренне верили как в индивидуальную свободу, так и во взаимные обязательства человека и общества».
Подписывая Декларацию независимости, отцы-основатели ясно осознавали, что ставят подписи под своим смертным приговором. Когда эти люди писали: «Мы клянемся друг другу своей жизнью, своим достоянием и своей священной честью», — они прекрасно понимали, что в глазах британского закона это измена, а за измену полагалась смертная казнь. Когда Патрик Генри потребовал: «Дайте мне свободу или смерть!» — то был не ораторский прием. И слова Бена Франклина, обращенные к соратникам-революционерам: «Нам необходимо держаться вместе, ибо порознь мы можем только болтаться на виселицах», — тоже следует понимать совершенно буквально.
Джон Хэнкок, который подписал Декларацию независимости первым и чья подпись самая крупная («Чтобы король Георг мог прочесть ее без очков», — сказал Джон), на тот момент уже заплатил за мятеж большую цену. Когда они с женой вынуждены были бежать от британских солдат, их ребенок умер при родах.
Согласно Хартману, девять из пятидесяти шести подписантов погибли в войне за независимость, а семнадцать потеряли все свое состояние. Исследователь пишет: «Многие семьи из числа тогдашних тори до сих пор обладают значительными богатствами и властью в Канаде и Англии, — но при этом никто из потомков отцов-основателей не имеет сегодня ни больших денег, ни политического веса».
Пока цинизм продолжает оставаться основной валютой современных политических консерваторов, у нас возникает соблазн склониться к изношенному, но неистребимому верованию в то, что в мире ничего на самом деле не меняется. Однако обратите внимание на такой факт: небольшая группа в основном молодых людей (Франклин, которому было семьдесят два, разительно выделялся среди отцов-основателей своим преклонным возрастом; гораздо более типичен в этой компании тридцатитрехлетний Джефферсон) бросила вызов величайшей силе тогдашнего мира — Британской империи. Помимо военной мощи, в руках у короля Георга III был колоссальнейший экономический потенциал давления на революционеров, ибо он владел крупнейшей мультинациональной корпорацией того времени, Ист-Индийской компанией, которая и стала жертвой знаменитого Бостонского чаепития.
Независимые и равноправные, не признающие над собой короля
Гораздо более удивительными, чем само восстание, — ведь восстания случались и раньше, — были эволюционные идеалы, на которых эта революция базировалась: «Мы исходим из той очевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Данное утверждение стало дерзким вызовом самым просвещенным формам тогдашнего европейского законодательства.
В соответствии с британским законодательством, Бог наделил властными полномочиями короля, а уж он затем может даровать те или иные права своим подданным — как это и произошло при подписании Великой хартии вольностей [22] Великая хартия вольностей, подписанная в 1215 году королем Иоанном Безземельным под давлением восставших баронов; ограничивала королевскую власть и предоставляла более широкие права крупным феодалам; основной массе английского народа — крепостному крестьянству — она не дала никаких прав. — Прим. перев.
. На этом основана доктрина классовой иерархии, располагавшая обычных людей недворянского происхождения в самом низу общественной пирамиды. Сама мысль о том, что обычные люди могут быть равными и независимыми гражданами, которые сами наделяют свое правительство теми или иными полномочиями (а не наоборот), была чем-то неслыханным. Но откуда же эта идея взялась?
Как мы можем смутно вспомнить из школьного или университетского курса истории, подобные идеи (иногда их называют естественным законом) зародились в Европе в эпоху Просвещения и были сформулированы такими философами, как Джон Локк и Жан-Жак Руссо. Согласно естественному закону, основным критерием оценки человеческих законов следует считать то, насколько они близки к законам Божьим и законам Природы.
Читать дальше