Луи Клод де Сен-Мартен - О заблуждениях и истине

Однако Отец его, наказуя таким образом, не хотел лишить его всей надежды и совершено предать ярости врагов; тронут будучи раскаянием и стыдом его, обещал возвратить ему прежнее состояние, если только употребит к тому тщание; но прежде однако, как заслужит право владеть копием потерянным, и которое вверено было преемнику его, вступившему на место его в средоточие, которое он оставил.

Чего-то несравненного оружия исканием человеки должны были с того времени заниматься, и заниматься всякий день; ибо получением оного только могут они возвратить свои права, и снискать все те милости, которые были им назначены.

Неудивительно, что человеку после его падения оставлен был способ; ибо Отеческая рука наказывала его, и родительская любовь имела о нем попечение и тогда, когда Правосудие того же отца удалило его от совего присутствия. Ибо место, оставленное человеком, столь премудро устроено, что возвращаясь по тому же пути, по которому заблудился, человек может несомненно войти в средоточие леса, в котором единственно может пользоваться некоторою силою и упокоением.

В самом деле он заблудился, идучи от четырех к десяти, и не иначе может возвращаться, как шествуя от десяти к четырем. Впрочем, нельзя ему жаловаться на сие определение; ибо таков есть Закон, возложенный на все существа, обитающие в стране отцов и матерей; и понеже человек сошел в оную страну по своему хотению, то должен восчувствовать оного Закона и наказание. Сей Закон ужасен, я то знаю, но не может никак сравнен быть с Законом числа пятидесяти шести. Сей Закон страшен всем, которые ему подвергнутся; ибо они никогда не возмогут прийти к шестидесяти четырем, не восчувствовав всей его строгости.

Вот аллегорическое повествование о том, что был человек в его начале, и что он стал, удалясь от первого его Закона. Я старался сею картиною привести его к источнику зол его, и показать, хотя, правда, таинственным образом, средства к поправлению его несчастия. К сему я должен сказать, что хотя его и злого Начала преступления суть равно плоды злой их воли, однако надобно знать, что оба преступления весьма различного свойства, и, следовательно, не могут быть равному подвержены наказанию, ниже иметь одинакия следствия; ибо Правосудие уважает и разность мест, в которых преступления учинены. Человек и злое Начало имеют непрестанно пред глазами своими свой грех, но оба они не одинакую имеют помощь и не одинакое утешение.

Я прежде уже старался вразумить, что Начало зла само по себе не может ничего делать, как токмо пребывать в своей продерзкой воле, доколе не возвращено будет ему сообщение с Добром. Человек же, не взирая на свое осуждение, может удовлетворить самое Правосудие, примириться с истиною, и от времени до времени вкушать сладости, будто бы он некоторым образом от них не совсем отлучен.

То однако истинно, что преступление и того и другого наказуется лишением, и наказания разнствуют только мерою. Но то еще истиннее, что сие лишение есть ужаснейшая казнь, и единая, которая может усмирить человека. Ибо худой есть способ вести нас к Премудрости помощию ужасного изображения телесных наказаний в будущей жизни; таковое изображение ничто, когда его не почувствуем. И сим слабым учителям нельзя иметь успеха, показывая нам в мысли только воображаемые ими мучения.

Ежели бы они постарались по крайней мере изобразить, какие терзания человек ощущает, когда учиняется злодеем, может быть скорее бы его тронули; ибо мы можем на сей земли иметь чувствование сего мучения. Но коль благополучие мгли бы нас сделать, и колико достойнее нашего Начала подали б нам мысль, когда бы сказали человекам, что сие Начало есть любовь, и наказывает человека любовью же; и будучи не иное что, как любовь, когда у них отнимет любовь, то ничего им не оставляет.

Сим-то способом просветили бы они и подкрепили человеком, и дали бы им восчувствовать, что нет ничего страшнее, как погубить в себе любовь сего Начала; ибо с того времени они находятся в ничтожестве. И поистине сие ничтожество, которое человек может ежеминутно испытывать, если бы оно представлено было во всем его ужасном виде, было бы для него действительнейшим и спасительнейшим возбуждением, нежели представление сих обычных мучений, которым человек, не смотря на учение сих кровожадущих проповедников, видит всегда конец, а никогда начала не видити.