Елена Панова: Крылья Кхарту

«Я знаю, ты меня слышишь, открой глаза, — пауза, — открой глаза».

Мне надо выгадать время, дождаться. чтобы он даже не догадался о том, что я в сознании, не понял, что на самом деле происходит.

«Не слышит, еще до вечера можешь быть спокойным», — не голос, а шипение змеи.

«О Боги, терпенья мне, терпенья».

Через некоторое время, следуя традиции, откроют ворота и впустят людей попрощаться с царицей, а потом.

В сознанье врывается голос, даже не голос, а частота звучания сердца. Мне помогают понять и услышать то, что я не успела прочитать в рукописи.

«Падение с высоты вселенской дает злость и отчаяние, невозвращенцы — это те, кто проклял свой род, свою кровь. Стремительное падение Духа дает затухание памяти, и от звенящего золота сердца остаются только черные головешки. Чтобы проскользнуть во временных переходах, нужен холодный ум, трезвый рассудок и горячее сердце. Удержись от гнева, и ты воскреснешь».

Как удержать понимание, что это все игра, в то время, когда сердце разрывается от боли.

Как принять такую игру, когда предают родные и близкие?

Как отыграться и без потерь выйти из игры?

Волна любви и благодарности, признательности и восхищения мудростью рождается в сердце по отношению к Хранителю Времени, старшему Храмовнику, к тому, кто здесь мне отец. Он всё знал еще тогда, когда ребенком поставил на срез колонны меня у входа во дворец. Знал, но имел силы не вмешиваться в мою судьбу и в ход событий. И только тогда, когда я сама решила простить всех, он принял решение помочь мне.

Скрип дверей и осторожное переступание ног. Пошел народ.

— Внезапная кончина от неизвестной болезни привела нас к такому горю. Подходить близко запрещено, — визгливый голос неприятно резанул мне по сердцу.

— Да, болезнь называется «предательство и лжесвидетельство». Прощаю во все века и времена. За все. Всех.

Я открываю глаза, не в силах сдержать обиду. За колонной, прячась от собственного страха, моя дочь Харохсея. Это являлось тайной, по настоянию храмовников никто не знал, что она моя дочь. Сейчас я не могу вспомнить причину этого. Ей была предназначена через год служба в храме Наблюдения. Нянька Харохсеи испугана до полусмерти таким поворотом событий и не понимает сути происходящего. Я смотрю ей в глаза и вижу усталость и страх, не за себя, за наследницу. От ощущения своего бессилия глаза мои наполняются влагой и по щеке сбегает слеза, оставляя дорожку на раскрашенном погребальным узором лице.

— Вот досада, погребальный макияж испорчен. Хочешь не хочешь, а игра теперь начнётся в открытую. Ну что ж, поиграем. Боли нет, страха нет, только покой и холодная безжалостность. Так-так. Вот и любимый братец. Почуял, стервец, неладное. Глаза — как у нагадившего огромного кота. Алчный и похотливый блеск.

— Ну что, дорогой? Как поступишь сейчас? Люди вокруг. Умен, конечно, с такого расстояния мало кто разглядит дорожку от слез. А вот глаза открытые... Ну, хитер, молодец, находчивый. Склоняется, в поклоне закрывая от всех мое лицо. В глазах страх и ненависть. Немой вопрос: «А могу ли говорить»? «Нет», — отвечает, успокоившись, сам себе.

День был длиннее вечности. Со мною простились все, кого впустили. Все разошлись, наступила тишина. Лживая принцесса с накопленной за день злостью с усилием нажимает на раненый бок. У меня боли нет, боль вытекает в открытую реку отцовской любви и растворяется в ней. Брызгая слюной, с шепота срываясь на повизгивание, брат требует принести ему острую ритуальную золотую спицу.

— Я проколю тебе сердце, ты навсегда забудешь меня и не станешь мстить.

Да, исход игры опять не в те ворота. Все как в страшном сне.

— Отец, что же там дальше, ты же знаешь?

— Решай по ходу игры, главное — сохранить память. Чтобы вернуться, надо помнить — Где, Куда, Как и Кто ты.

Игла соскальзывает и царапает мне шею. Смола, которой заливали горячей меня живую, уже затвердела. Злость и отчаяние братца начинает заливать пространство. Чего доброго, срезонирую на ненависть и я, и тогда она начнет выжигать моё сердце. А это смертельно опасно для Души. Чьи-то шаги по коридору. Он в бешенстве бросается к дверям, загораживая их с наружной стороны. Я знаю, чьи это шаги, маленькой Харохсеи. Она, не замеченная никем, бродит по темноте коридоров. Кто будет обращать внимание на маленького глазастого человечка, тихонько шныряющего по темным уголкам и за всеми подсматривающего? Ребёнок телом, она имела блестящий ум, превосходную память и умение проникать в суть происходящего. Но не судьба ее привела сейчас, а ненависть, которая нашла приют в её сердце. Дети легко впитывают эмоции окружающих их взрослых, особенно родственников. И потом страдают, не умея владеть собой. Лязгнул тяжелый засов на дверях. Теперь никто не сможет ко мне подойти неслышно. Сразу братец всполошится — наверное, там, под дверью, и лёг спать. Да и какой ему сон, ждет, когда всё затихнет. Тёмные дела творят в темноте, поэтому темноты и опасаются люди. А дело-то не в ней, а в человеческой подлости. Свет луны начал заливать пространство. Не желтый и мягкий, как золото, а кровавый, с черными рваными тучами на небе. Такой ночи я не помню над нашей Геей, этот знак говорит о великой беде, спустившейся с небес. Зло опустилось на царство. Полночь. Скоро братец придет меня убивать, необходимо опередить его, и я принимаю решение. Быстро прощаюсь с уже ненужным физическим телом и покидаю его. Выхожу на террасу, залитую лунным светом. Свобода!