Американцы играли здесь свою роль, поскольку институт финансировался из средств фонда Рокфеллера. Однако построили его на деньги новозеландского правительства в 1956 году, когда оригинальный план, который премьер-министр Неру начертил для медицинского института в Калькутте, зарубил на корню влиятельный бенгальский чиновник. Другой проект Неру в сфере современного образования — Индийский технологический институт — тоже зародился в 1956 году на месте заброшенного лагеря для заключенных в Харагпуре. Он прославился больше своего медицинского собрата. Попасть в Индийский технологический стало вопросом жизни и смерти для честолюбивых семейств. Когда одну мать спросили, что она будет делать, если ее сына не примут в Индийский технологический институт, она со вздохом ответила: «Что ж, остаются Гарвард и Стэнфорд».
Я сам не ожидал, что меня примут во Всеиндийский институт и я получу первоклассное медицинское образование, что лишь подчеркивалось постоянными визитами английских и американских профессоров из лучших учебных заведений. Однако мне придется забежать вперед. Я уже упоминал, что пережить кошмарное унижение мне пришлось дважды в жизни. Первый раз — это когда в Шиллонге мне дали желтую карточку. Второй, гораздо болезненнее, произошел перед окончанием медицинского института.
Кроме обычных экзаменов в ходе обучения выпускники должны были сдать общий устный экзамен. Это была не пустая формальность: сдашь ты экзамен или провалишь, определяло твою дальнейшую судьбу. Каждому студенту полагалось изучить какой-то случай и поставить диагноз. У пациента была какая-нибудь редкая или экзотическая болезнь, которую мы должны были выявить путем опроса и физического осмотра, но безо всяких лабораторных анализов. Поставив диагноз, мы должны были по памяти прописать курс лечения.
Чтобы исключить пристрастное отношение, экзамен принимали два преподавателя — один из нашего института, а другой со стороны, из другого медицинского института. Однако вместо ожидаемой справедливости организаторы получили лютое соперничество. Приглашенные экзаменаторы были крайне язвительны и всячески старались нас принизить и очернить. Не помогали даже блюда со сладостями, которые ставили перед ними, чтобы добиться их расположения. К несчастью, мне попался свирепый старший преподаватель из конкурирующего института, известный своей жестокостью. Однако я хорошо умел опрашивать пациентов и был уверен, что вспомню даже самые незначительные медицинские факты.
– Каков ваш диагноз? — рявкнул приглашенный экзаменатор, едва я вошел в аудиторию. Я растерялся. Тут вмешался преподаватель из нашего института.
– Может быть, сначала послушаем, каковы результаты опроса и осмотра?
Таков был заведенный порядок: ведь важно было знать, как мы пришли к диагнозу.
Приглашенный экзаменатор только отмахнулся:
– Диагноз! — потребовал он.
– Наследственная атаксия Фридрейха, сэр, — ответил я.
Наш преподаватель улыбнулся с облегчением, однако приглашенный экзаменатор разразился грубым смехом.
– Кто вам подсказал?
И упорно отказывался верить, что я сам пришел к этому выводу. Я покраснел. Ноги у меня задрожали. Наследственная атаксия Фридрейха — генетическое неврологическое заболевание, типичные его симптомы — трудности при ходьбе и речи — встречаются и при многих других неврологических расстройствах. Мне удалось собраться с духом и возразить, что я не жульничал, но приглашенный экзаменатор громко заявил, что вранья не потерпит. Экзамен я провалил. Накланявшись — причем кланяться пришлось не только мне, но и моему научному руководителю, — мы уговорили его снизойти и дать мне разрешение на пересдачу. Однако пересдача не аннулировала неудовлетворительной оценки за первый раз.
Второй раз было несравнимо легче. У больного были очевидные симптомы ревматизма. Я получил обычный диплом — а ведь когда я входил в аудиторию в первый раз, то рассчитывал на диплом с отличием. Когда я вспоминаю тот случай, то весь холодею — вот как сильно действует на человека унижение, даже незаслуженное. Еще один невидимый кирпичик на будущее.
* * *
В медицинских институтах препарируют трупы. Это всем известно, и иногда на студентов-медиков смотрят с ужасом и благоговением — поскольку многим кажется, что сами они ни за что не смогли бы рассечь кожу человека, залезть внутрь и извлечь печень или желчный пузырь: их наверняка стошнило бы от отвращения. На самом деле никого обычно не тошнит. Во-первых, препарируешь не человека. Все жидкости — кровь, слюна, спинномозговая жидкость, семя, слизистые выделения и прочие — из трупа откачивают и заменяют консервантом. Обычно это формалин, водный раствор формальдегида, и запах у него крайне приставучий, ни за что не отмоешь. Это я знаю не понаслышке: с трупами мы работали без перчаток.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу