Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

— Почти. Квантовые поля человека устремляются в Пространство, Пространство отвечает человеку некоторым Родом Знания…

— Правильно. Но пранические вещества, их часть, отработав в Таламусе, в виде спиралей снова распределяются по всему физическому телу человека — будем называть его Терминалом — как осадочные продукты мышления. Со временем они превращаются в атомы и молекулы. Так мышлением человек строит себя и свое тело.

…Важно понять, человек не должен прерывать надолго процесс мышления, иначе нарушается гомеостаз его Мыслеформы. Она начинает бороться за целостность и отнимает Прану Тонкого тела. Человек чувствует боли в груди, у него может развиться туберкулез или рак легких…

(Господи, как все связано в человеке. Врачи видят в болезни, в ее истоках все что угодно. Но разве может кто допустить прямую связь: человеческое мышление и рак легких?)

…Каждый есть Демиург своей судьбы. Все, что представляет из себя индивид, непременно содержится и в его квантовых полях. Они допускают человека лишь к тем предметам, к которым он устремлен, таково их свойство. Это и есть абсолютное выражение Кармы: воздаяние всем по деянию каждого. Потому и говорим людям Земли: верьте, надейтесь, любите, устремляйтесь, радуйтесь, знайте, действуйте да обрящете, что жаждете. Семь всепобеждающих Сил, единый Семипламенный Агни!

Итак, мы уяснили, сынок: Сома разносится по всему Терминалу человека, синтезируясь в атомы и молекулы. Именно так обновляется организм. Так образуется индивидуальность со всеми ее составляющими: нравственностью, духовностью, мировоззрением. Что посеешь, то и пожнешь, говорят в народе. А сам посев есть синтез элементарных частиц в один функциональный атом; продолжается такой синтез девять месяцев. Затем начинается жатва. Каждый порожденный атом есть полное отражение того, что представляет из себя человек. И потому в организме среди здоровых часто встречаются атомы сатанинские. Они тоже держатся в Терминале девять месяцев, требуя постоянного внимания и поддержки, расшатывая организм. Но если сатанинские атомы не находят поддержки в мыслях и чувствах, не жаждут все нового сатанизма, их потенциал постепенно гасится. В принципе человек может изменить себя очень быстро: все от его мыслей и чувств.

…Таким образом, мы уяснили, и, надеюсь, крепко, что мышление есть выражение сути данного человека. А составленный из атомов и молекул Терминал — не что иное, как банк Информации, по которой и живет индивид. Иначе: тело есть программа жизни индивида, его Судьба. Похоже на замкнутый круг, но из него можно выбраться, программу легко изменить. Чтобы обрести лучшие качества, следует устремиться к высшей нравственности. Еще и еще повторю, имеющий уши да слышит: о чем думает человек, таков он и есть. Мысли человека — это поток его голограммы, которая остается при нем и в нем — как неумолимый Рок. И это есть выражение высшего Закона Справедливости.

20 марта. За ужином разговорились с Верой Васильевной. Она опять принялась за свое: хорошо бы привести в дом хозяйку! Самой природой предусмотрено так: люди должны встречаться, влюбляться, продолжать род. Я слушал, слушал, да возьми и спроси, мягко, разумеется, осторожно: сама-то Вера Васильевна была счастлива замужем?

— Была, конечно, была, — сказала она, не задумываясь. — Я своего мужа любила, очень. Мой капитан без конца плавал, а я без конца ждала; в этом-то ожидании как раз — все мое счастье.

— Мудрено, Вера Васильевна. Как это, в ожидании счастье?

— А так, сынок. Больше того скажу, если бы мой-то не плавал, мы, наверное, быстрехонько и разошлись, да. Ведь у Максимыча характер — ой-ей! А так… Вот вспоминаю, было в наше время понятие “медовый месяц моряка”. То есть всякий раз, когда моряк возвращается из плавания, у него и у его жены заново наступает медовый месяц. И год, и два, и все десять — все молодожены, пока не состарятся. Так что у нас с Максимычем вся жизнь, почитай, что медовый месяц.

— Так-таки и не ссорились никогда?

— Нет, почему же, бывало, — она задумалась, потом махнула рукой, как бы решившись. — Да что уж, сынок… Никому никогда не признавалась, тебе первому. Чай, не чужие теперь. Ссориться-то мы особо не ссорились, но вот однажды он выкинул номерок, отчебучил. Да, раньше про него всякое болтали: мол, в морях-то капитан… того! Женщины у него, дескать, буфетчицы всякие, прачки. Ну на каждый роток не накинешь платок, да я и не ревнивая, право. К тому же и любила своего капитана очень, один на всю жизнь. Я ведь по натуре однолюб: хорош суженый попался, плох ли, иного не дано и не надо. Потому готова была все простить, да и прощала многое; посерчаю, посерчаю да и прощу, уж такой уродилась. Да-а-а… все сомневаюсь, сказать не сказать… Но коли начала, закончу. Прихожу однажды встречать своего Максимыча из рейса, в каюту с цветами сунулась, а он мне прямо с порога сюрприз: “Домой не пойду”. — “Как так, родной, не пойдешь, как понимать?” — “А понимать надо так, что я теперь несвободен…” Ну и прочее, прочее понес, как в кино, мелодрама, и только… “Да ты что, — говорю, — опомнись, Максимушка, что мелешь такое, почти двадцать лет вместе. Переплавал никак, перегрелся в своих тропиках?” Нет, не глядит на меня, уперся: прости, прощай, не поминай лихом! А после вдруг бултых в ноги да и заканючил одно: прости, прости! Ладно, говорю, опомнишься, дурь из головы повыветрится, приходи, приму. И все. И ушла, стала ждать, когда он опомнится. Да, жду-пожду, нету непутевого. Позже узнаю, у врачихи своей живет, вместе плавали. Ну, что ты будешь делать, еще, думаю, спохватится, прибежит. Вещички-то личные не забирает, не присылает за вещичками, стало быть, наступит опохмелье, вернется. Опять жду-пожду, нету. Другие бы по начальству: верните законного муженька! И что ты думаешь, детка, завернули бы! Сколько подобного срама насмотрелась. Нет, никуда не пошла — ни в местком, ни в партком… А через полгода узнаю, ушел мой ненаглядный в новый рейс. Его, видишь ли, попридержали малость на берегу за аморальность, но выпустили, выпустили, слава Богу, ушел. Врачиха-то его дома теперь осталась, зачем ей теперь моря, есть кому плавать…Да, ушел Максимыч-то, а я по-прежнему его жду, ну не дура?! Понимаю все, а поделать ни-чегошеньки не могу, гипноз какой-то. Так вот до сих пор и жду… — она, пригорюнившись, уставилась в одну точку.